Однажды вечером, за ужином, он сказал, что будущее Америки лежит в развитии Запада. Я ответил, что ничего подобного: будущее великой нации вряд ли может основываться на обширной пустыне, населенной дикими туземными племенами. Он возразил, что я сам не знаю, о чем говорю, потому что ни разу там не бывал. То был больной вопрос – Марлин и вправду побывал на Западе, добирался по меньшей мере до Канзас-сити, где жил его брат, и никогда не упускал случая выказать свое превосходство, стоило речи зайти о путешествиях. Мне ни разу не удавалось его в этом побить.
– Отправиться на Запад – плевое дело. На это способен любой дурак, – сказал я.
– Но ни один дурак туда не отправился… По крайней мере ты – нет.
– У меня никогда не было ни малейшего желания туда ехать, – ответил я.
– Я тебе скажу, что я думаю, – заявил Ганнибал Марлин, оглядевшись, чтобы проверить, слушают ли остальные. – Я думаю, ты боишься.
– Абсурд.
– О да! Тебе больше подходит милая прогулочка в Европу.
– В Европу? Европа – для стариков и сухих ученых.
– Помяни мое слово, нынче летом ты отправишься путешествовать по Европе. Может быть, с зонтиком от солнца.
– Если я туда и поеду, это не значит…
– Ага! Видите? – Марлин повернулся к собравшимся за столом. – Боится. Боится.
Он улыбнулся понимающей, снисходительной улыбочкой, которая заставила меня возненавидеть его и не оставила мне выбора.
– Вообще-то, – холодно проговорил я, – я уже решил нынче летом съездить на Запад.
Это застало его врасплох; его самодовольная улыбка застыла.
– А?
– Да, – сказал я. – Я еду с профессором Маршем. Он каждое лето берет с собой группу студентов.
На прошлой неделе в газете появлялось это смутно запомнившееся мне объявление.
– Что? Старый толстый Марш? Профессор костей?
– Верно.
– Ты отправляешься с Маршем? Условия в его группе спартанские, и, говорят, он заставляет парней немилосердно работать. Это совсем не в твоем духе. – Марлин прищурился. – Когда уезжаешь?
– Он еще не назвал нам дату.
Марлин улыбнулся:
– Ты никогда в глаза не видел профессора Марша и никогда с ним не поедешь.
– Поеду.
– Не поедешь.
– Говорю тебе, это уже решено.
Марлин вздохнул в своей покровительственной манере:
– У меня есть тысяча долларов, которая говорит, что ты не поедешь.
За столом к нему уже переставали прислушиваться, но теперь он вернул себе всеобщее внимание. Тысяча долларов была внушительной суммой в 1876 году, даже если просто переходила от одного богатого мальчишки к другому.
