– Северьян! – воскликнул мастер Палаэмон. – Ты меня не слушаешь. В классе ты никогда не отличался невниманием.
– Прости меня, мастер. У меня столько разного в мыслях…
– Несомненно. – В первый раз за время нашей беседы он действительно улыбнулся и на миг снова стал старым мастером Палаэмоном моего детства. – Однако же ты пропустил такой хороший совет на дорогу! Придется тебе идти без него… хотя ты все равно тут же забыл бы все. О дорогах тебе известно?
– Я знаю, что ими запрещено пользоваться. Ничего более.
– Дороги закрыл автарх Марутас – еще во времена моей юности. Движение способствует бунту… К тому же он хотел, чтобы товары ввозились и вывозились из города по реке – так легче облагать торговцев налогом. С тех пор этот закон остается в силе, и, как я слыхал, через каждые пятьдесят лиг установлены редуты. Но все же дороги сохранились. Говорят, кое-кто пользуется ими по ночам, несмотря на весьма плачевное их состояние.
– Понятно… Дорогой – закрыта она или нет – идти все же легче, чем по бездорожью.
– Сомневаюсь в этом. Я лишь пытался предостеречь тебя от соблазна. Дороги патрулируются уланами, имеющими приказ убивать всех нарушителей. Обладая вдобавок правом на все имущество последних, они вряд ли очень уж склонны выслушивать оправдания.
– Я понимаю, – сказал я, гадая про себя, откуда мастер Палаэмон так много знает о путешествиях.
– Вот и хорошо. Полдня уже прошло; если хочешь, можешь переночевать в гильдии и отправиться в путь завтра поутру.
– Переночевать в камере?
Мастер Палаэмон кивнул. Я отлично понимал, что он едва может разглядеть мое лицо, и все же чувствовал, что он каким-то образом внимательно изучает меня.
– Тогда я уйду сейчас.
Я изо всех сил старался вспомнить, что нужно сделать, прежде чем навсегда покинуть нашу башню. В голову ничего не приходило, однако что-то, несомненно, сделать следовало.
– У меня есть стража на сборы? По истечении этого времени я уйду.
– Да, это время я легко могу даровать тебе. Но перед уходом вернись сюда – я хочу дать тебе кое-что. Хорошо?
– Конечно, мастер.
– И будь осторожен, Северьян. В гильдии много твоих друзей, но есть и другие, считающие, что ты обманул наше доверие и не заслуживаешь ничего, кроме мучительной смерти.
– Благодарю тебя, мастер, – ответил я. – Эти, последние, правы.
Скудные мои пожитки уже лежали в камере. Увязав их в узел, я обнаружил, что тот вышел совсем маленьким, и его легко можно спрятать в висевшую на моем поясе ташку. Движимый любовью и сожалением о случившемся, я спустился к камере Теклы.
