— 3-зуб!
Но поскольку в ушах тоже была вода, я, как и всякий кратковременно оглохший, не произнес, но проревел это короткое слово:
— Зуб! Мой зуб!
В ту же секунду раздался жалобный крик, и два матроса-египтянина, одновременно взлетев с борта, устремились ко мне. Лица их, то и дело выныривающие из мелких волн, выражали крайнюю степень ужаса. С соседней моторки свесился человек и что-то спросил у них. Один из плывущих коротко ответил, и человек, переводя взгляд на меня, издал протяжный жалобный стон.
Я еще только приходил в себя, а потому никаких мыслей по поводу происходящего чего-то не того не мелькнуло. В этот момент Темкин махнул египтянам рукой и крикнул:
— Ля, ля! Син! — и еще что-то по-арабски.
И тут раздался хохот, от которого могли бы расступиться волны Чермного — Красного — моря. И будь оно не лазурным, а истинно чермным, я и тогда бы выделялся на фоне его красноты своею багровостью. Ибо уже на палубе мне было разъяснено, что простое и понятное наше слово «зуб» обозначает на языках стран Ближнего Востока совсем другой, тоже очень важный (может быть, даже самый важный!) орган нашего тела, данный нам Аллахом. (То же, что я утратил, будет «син»; в Библии на иврите — «шин», и «шин ба-шин» значило «зуб за зуб», да не произнесете вы эту фразу по-русски в арабской компании!)
Тут мы подходим к совету на немаловажную тему.
Итак, кроме «зуба» никогда не употребляйте на арабском Востоке слова «кус» («кус мяса»): им называется дар Всевышнего другой половине рода людского, а уж тем более — «кусок» («кусок пиццы») — тут появляется притяжательное окончание, обозначающее принадлежность вышеупомянутого вашей собеседнице.
Что же касается моего «сина» — то он, бедняжка, покоится один-одинешенек в глубинах Красного моря. И, думая о нем с грустью, я на всякий случай именую его по-арабски…
Воля ваша — можете и не внять моим предупреждениям. Лет тридцать назад я гостил в Эстонии с венгерским коллегой. Точнее говоря, гостил он, а я его сопровождал. Принимали его дважды по-братски: как представителя братского социалистического государства и — что важнее — как братского угро-финна. А потому подробно выясняли все его желания и выдвигали заманчивые предложения. Венгр все внимательно слушал, кивал головой и приговаривал «Перзе, перзе». Что по-венгерски означает: «Конечно». По-эстонски же этим словом именуют то место, где спина теряет свое благородное название. И, видя, как с трудом сдерживают смех хозяева, а дамы среди них даже и краснеют, я сказал об этом своему спутнику (благо, что и в братском угро-финском окружении венгерский язык непонятен). На что он ответил, что знает об этом по Финляндии, чей язык с эстонским весьма схож, но не намерен отказываться ни от какого слова родного языка.
