Надо мной снова склонилась Сара, обхватила за плечи, помогая подняться и привлекая к себе.
— Ты поплачь. Станет легче. Мертвецов надо оплакивать, не то они душу выжрут и за собой на тот свет утянут. Это я точно знаю. Дочка, когда умерла, я около года мечтала сдохнуть. Вешалась, руки резала, горло и в болоте топилась, и все по хрен. Не берет меня Господь, видать, нагрешила я столько, что он мою душу черную принять не захотел. Ты дай слезам пролиться, а не безумию. Переживешь. Молодая еще.
Но слез не было. Только выть и орать, грызть землю и рвать волосы, но не рыдать. Зачем? Чтобы стало легче? Я не хотела, чтобы мне становилось легче. Ни на секунду. Я хотела, чтобы болело. Беспрерывно и всегда болело. Когда болит, я чувствую его рядом. Если перестанет болеть, то, значит, я сдохла. Третьего не дано. Потому что забыть никогда не смогу.
— Хочешь, спирта еще принесу? Меня только это адское пойло и спасало. Да и сейчас, если плач ее по ночам слышу, напьюсь до беспамятства, и уходит она, не мучает меня.
Я кивнула и села в грязи, закрыв глаза, пытаясь удержать новый крик. Она вернулась очень быстро с новой флягой.
— На. У меня всегда есть запас. Мне выделяют за то, что за бабами присматриваю и в узде держу. За порядок. По крайней мере, раньше выделяли. Что будет, когда хакер к власти придет, одному дьяволу известно. Он себе на уме.
Я флягу за пояс спрятала и, прищурившись, смотрела, как солдаты заходят под навес. Поднялась с земли.
— Эй, ты куда?
Не ответила ей, пошатываясь, пошла туда, где раздавались мужские голоса.
— Не ходи. Могут до смерти забить или по кругу пустят. Не ходи к ним. Нам нельзя. Мы — мясо.
— Я не мясо. Это они все — мясо, — пробормотала, упрямо идя к навесу.
Рик стоял в кругу мужчин, задрав голову и засунув руки в карманы.
— Только я знаю, как управлять всей системой на этом сраном острове. Только я знаю, как вы сможете здесь выжить и не пойти на корм тварям.
— Неон знал это лучше тебя.
— Как видишь, он мертв. Если бы не его затея с посланиями на большую землю, все бы были целы.
В ушах на несколько секунд перестало шуметь, и сердцебиение начало учащаться.
— Я спасу ваши задницы от смерти. Вся эта затея с мятежами, с бунтом и сопротивлением — сплошной фарс и бред фанатика, за которым вы шли все это время.
Пальцы сжались в кулаки, и я впервые за эти несколько часов поняла, что я что-то слышу и что-то чувствую.
— Ты первый за ним пошел. Ты разве не был его другом? Не лизал ему зад?
