СНОВА ТЕНЬ ДЕРЕВА
— Теперь вы, конечно, о том напишете, как я ночевал на складе, — сказал Алсидес, положив голову на руки.
— Ошибаешься, — возразил я с улыбкой. — Я хотел рассказать о случае с бутылкой…
— Жаль, что я у Лобато три года проторчал…
И, не в силах отогнать навязчивое воспоминание, он умолк, глядя куда-то в глубь себя, отчего на его исхудалом лице еще резче обозначились морщинки около рта.
Так мы и коротали дни. Он говорил о своей жизни, я выбирал отдельные эпизоды, связывал их путем умозаключений, а потом читал написанное. Иногда рассказ ему не нравился, но все же он смирялся. «Не совсем так это было… Хотя и по-вашему неплохо».
Казалось, он понимал, чего мне стоили эти странички, как трудно было забыть о шуме, о присутствии стольких людей в тесной камере, а главное, отогнать неотступные мысли о том, сколько еще недель предстоит мне пробыть здесь без суда и следствия.
В тот день он подошел ко мне, разочарованно пожимая плечами, словно я не оправдал его надежд.
— Перескакивают себе спокойно через три года, и все тут. Вам-то плевать… А вот как быть тому, кто прожил эти три года? Я бы тоже рад вычеркнуть из жизни многое… И продлить другое. Убежать бы отсюда и оказаться рядом с Неной, под тенистым деревом, положить голову ей на плечо. Не так уж это много, правда?! А мне больше ничего не надо. Умей я писать, как вы, я бы рассказал об этом дереве, о лиственнице; крона у ней пышная, ствол чуть изогнут, будто она склонилась послушать, что я говорю моей Нене. Хвоя на земле, смолистый запах, давно я его не слыхал! Я знаю, она меня ждет. Теперь уже и ждать недолго. Меня обещали выпустить сразу после суда. Что я сделал дурного? Убил человека… — Ну и что?! Я стольких убивал…
Голос его прервался, в глазах блеснула тревога.
— Последние дни мне как-то особенно не по себе. Подойдешь к решетке — и оторопь берет, даже выйти боишься отсюда. Верно, я и ходить-то разучился, как все люди. Я ведь говорил вам, да, уже говорил, что никогда больше не вернусь в город. Не люблю видеть сразу столько людей вместе.
Неожиданно он вскочил, поднял руки на высоту подбородка и нажал на спуск своего автомата, словно задался целью всех перестрелять. Холодный пот выступил у него на лбу, и он бессильно опустился на скамью.
— Вот так-то… Когда я вижу много людей вместе, хочется их всех укокошить. И это не злоба, не думайте. Это страх. Вам когда-нибудь было страшно?
Алсидес спохватился, что сказал лишнее, и пошел в умывалку. Вернувшись, снова сел рядом со мной и решил возобновить разговор. Меня тяготило его общество, он, видимо, догадался об этом и заговорил робко, умоляюще:
