Какая-то шавка облаяла его с баркаса, а он и не обернулся. Случись это в другой раз, он бы раздразнил собачонку, раззадорил так, что лодочники животы бы от смеха надорвали. Но в то утро Мануэл Кукурузный Початок был на недосягаемой высоте.
Мимо него, закутанная в черную шаль, пропорхнула Мария Эмилия, пташка свободной любви, и, не сомневаясь в успехе своей неизменной шутки, заворковала:
— Ах ты мой красавчик! Если я не ошибаюсь, тебе надобно…
— Воды и повозку! — буркнул конюх.
Оторопев от нежданной обиды, она повернулась на каблуках и прохрипела:
— Мать твоя скотина, и все ее отродье скоты.
Мануэл и ухом не повел. А случись такое в другой день, он бы ей задал перцу… Просто руки марать не хочется. Все равно он им покажет, где раки зимуют. Плевать ему на их костюмы да галстуки, на их угрозы… Человек — это человек, а скотина — это скотина. Счастливо оставаться! Пусть подавится доктор Карвальо своими сладкими речами, — тошно от них! — да и своей едой тоже. И все они пусть подавятся. Он улизнет вместе с карапузом. И немедля. Мальчонка мой, и я им не торгую. Вишь ты, чего придумали! И Мария из больницы уйдет. Кто у нас в семье главный?! Или, может, я и жене своей не муж, и в собственном доме не хозяин?! Вот какую я им, голубчикам, песенку затяну: «Премного благодарен, сеньор доктор, премного благодарен, сеньор фершал, мне с вами ни в жизнь не расплатиться, только жена моя пойдет со мной, и сейчас же. И пацана прихватим, это ведь не котенок, чтоб его дарить. Я его породил или не я?! То-то и оно! А коли я его породил, мне с ним и горе мыкать. Премного благодарен, сеньора дона Маркитас, премного благодарен, сеньора дона Милинья, за все, что вы сделали, и за то, чего не сделали, а только собирались сделать. Обеим вам спасибо. Только не блажите и на дороге у меня не стойте, чтоб вас черти съели… И не вздумайте хныкать! Потому как, если женщины разревутся, непременно осел подохнет. А разве ж это порядок? Я не привереда. Видали, каков бродяга! Туго придется — и от чесночной похлебки не откажусь, и винцом запью, сил придает, будь здоров. Премного благодарен, и хватит трепаться, время терять. (Ясное дело, он грубить не станет, коли добром отдадут. Вежливо, обходительно так поговорит, он ведь умеет. Но коли заартачатся, пусть на себя пеняют!) Сволочи проклятые! Стелешься тут перед ними, только чтоб не осерчали, упаси боже, а они норовят тебе на шею сесть, да еще погоняют! Вот дела-то! Мать честная! Или я не Мануэл Перейра, родившийся и крещенный в Арруда-дос-Виньос?!»
