— А я будто не вижу? Вы меня поймите. Я им благодарен, я не скотина бесчувственная, никогда ею не был. Даже вчера, на крестинах, все диву дались, что я за человек!
Язык у него заплетался, он размахивал руками, словно это помогало отыскать нужное слово.
— Да… Человек… Человек — это такая штука… Соображаете?! То-то и оно, — заключил он, когда я кивнул головой. — Так вот, я хотел, чтобы его Аугусто звали в честь моего деда, но вчера на крестинах я и не пикнул, когда его Сидро нарекли.
— Сидро?!
— Говорят, будто так какого-то генерала из ихней семьи звали. Нешто это путное имя для парня?
— Наверное, Алсидес или Алсино, — размышлял я вслух.
— А мне какая корысть?! Для меня он Сидро, и точка. Я мог бы заартачиться — нет, сеньоры, к черту Сидро! А смолчал ведь… Обида меня взяла, ясное дело, почему он не Аугусто. Ну да ладно, пусть будет по-ихнему. Но отдать им мальчишку и под их дудку плясать — благодарю покорно! Сделают они из него кривляку жеманного, только того и жди, а ты станешь локти со стыда кусать, потому как он отца родного запрезирает. Лучше уж видеть его в гробу, ей-богу, мертвым в гробу!
От негодования он захлебывался словами.
— И потом, знаете, чистенький он такой, воды много, мойся — не хочу, — а у меня-то руки в грязи, но хуже всего… — Мануэлу не терпелось расквитаться с сестрами Пералта. И вот настал вожделенный миг. — Хуже всего, что они и подряды мне брать не велят, слишком уж благородными заделались. Сами-то в люди из-за деда вышли, он тоже был кучером. А как разбогател, сердечный? Вот ведь что народ сказывает. Как-то ночью вез он хозяина из Аленкера и припустил лошадь во весь опор, а она удила-то закусила да как ринется со всего маху вниз, под горку. Карета и перевернулась. Хозяин богу душу отдал, а дед не оплошал: взял да и женился на хозяйке.
Глава пятая,
в которой Мануэл на своей шкуре узнает, во что обходится популярность
Вопреки словам падре Марселино, проповедника с хриплым голосом и грубым лицом, рождение ребенка повсюду воспринималось как чудо.
Проклятая жизнь: всегда она была мачехой для Мануэла, а теперь обернулась к нему другой стороной. Поздновато как будто пришла удача, но еще хватит времени вознаградить себя за тоскливую вереницу прожитых лет: изнуряющая работа и скудная еда — питались, бывало, одной травой с берегов Тежо; редко настоящая радость, зато чуть ли не каждый день бесшабашные пьянки — все легче забыться, хоть абиссинским императором себя вообрази, — хоть владыкой земным и небесным.
