— И вино, — ввернул один из грузчиков.
— Это уж само собой… Как воздух для человека иль вода для рыбы.
Мануэл Кукурузный Початок досадливо поморщился и обернулся в сторону кухни.
— Тереза! Бутылку трехлетнего! Мигом! Или ты хочешь, чтоб я помер от жажды?
Пошел одиннадцатый час ночи, а он все чесал язык, разглагольствовал о том о сем, сыпя слова без разбору, и намертво забыл, что обещал Марии сбегать за повитухой Розой из Барроки. Так и коротал он в таверне ночь отводя душу — новая кружка, новая прибаутка, — и не преминул рассказать о стычке с Дамским Угодником и о том, как поплатился за это местом. То было самое лютое его горе.
— Мануэл! Ну-ка попробуй! — позвала Тереза. — Смотри, какой я хворост поджарила.
— Да сегодня же рождество, — пробурчал грузчик, мрачно уставясь на дверь.
— А я-то и позабыл вовсе, — спохватился другой. — Потопали, Зе?
Его товарищ огрызнулся:
— Вишь ты какой! Выкурить меня хочешь? Катись-ка отсюда сам да напиши, как придешь!
— Тьфу, пропасть! Что за муха тебя укусила, приятель? Дьявол тебя возьми!
Они сидели в таверне с самого обеда, затаив злобу друг на друга, и тянули вино; каждый надеялся, что соперник уснет или ему надоест выжидать момент, чтобы остаться с Терезой наедине, и уж тогда он непременно уговорит ее выйти за него замуж.
Мануэл примостился у бочонка с вином и протянул руку за кружкой. «Эх, не торчали бы здесь эти два чучела, я бы опрокинул под шумок парочку кружек». Он заколебался на миг, но искушение было слишком велико. Он присел на корточки, чтобы его не заметили, отвернул кран и нацедил с полкружки… Затем наполнил кружку до краев и, выпрямившись во весь рост, — теперь пусть все видят! — залпом осушил ее, крякнув от удовольствия.
— Ваше здоровье, сеньор Мануэл! Вам налили винца? Терезинья завсегда тебя так угостит, закачаешься!
Вино ударило ему в голову, и он решил подразнить грузчиков:
— Вот это женщина!
И пронзительно засвистел; кому в городке не был знаком его свист, напоминающий дроздиный? Тот, что помоложе, криво усмехнулся, будто опасаясь товарища.
— От такой женщины никто не откажется. А коли война с бошами затянется, может, и мне перепадет…
Он хихикнул.
— Меня-то уж во Францию не упекут. А вот вы еще хлебнете горячего.
— Хорошенькое дело! Думаешь, меня легко сцапать? Черта с два! Кто заварил кашу, тот пусть ее и расхлебывает! — Толстяк горячился, слова застревали у него в глотке, будто он пытался их проглотить.
— Прикажут — и как миленький пойдешь, — возразил второй с намерением его позлить.
