Когда я уезжал, Знаменская площадь была завалена людьми и тюками. Вспомнил о «разгрузке Петрограда», подумал — не выберусь. Давка, суета. Какая-то дама села на грудного младенца, мать закричала:
— Товарищ, и до чего вы несознательны! Не видите, на что садитесь!..
И обе вцепились друг в друга. Но оказалось, что поезда отходят со свободными местами, и все это приезжающие в Питер. Откуда? Зачем? Разве поймешь ныне что-либо в России!
Когда утром, после полусна и темных мыслей о минувшей неделе, подошел я к окну, сразу стало легче. Большие поля, и мелькнули, будто кровь точащие, березы. По дороге шла баба с корзиной, и ветер трепал ее алый платок.
Что же было там, в Петрограде? Или, может быть, этого не было? Недоразумение? Петербургское наваждение? Сон?..
Началось это еще в Москве. Когда, ругаясь, медленно ползли на ступени площадок, сталкивая друг друга, когда прыгали, кряхтя и вскрикивая, в полузакрытые окна вагонов, чей-то голос отчаянный покрыл на минуту вокзальный гул:
— Так и есть!.. Ведь Мозера!.. Массивная цепь!..
А потом только и слышал я в купе, в коридорах, на площадках:
— Срезали у вас?.. А у меня просто рванул…
— Я слышу, рука под жилетом так и ходит, а ничего поделать не могу… Не повернешь глазом — так нашло… Кричу, а он все действует…
— Видали, немец едет из Александровска — четыре тысячи сняли и билет… Чисто…
— У меня чепуха, — 62 рубля… Черт с ними…
Пили чай и все говорили о кражах — нынешних, прежних, московских, харьковских и других. А потом у дамы пропала серебряная ложечка, и все злобно, подозрительно оглядывали друг друга. Мне казалось, что ложку стащил старик-спекулянт по кожевенным делам, а владелица ее особенно пристально всматривалась в поместительные карманы моего пальто.
На какой-то станции поймали вора, с ним захватили и «жертву» — пассажира «протокол составить». И вор оказался не вором, и пассажира будто бы не обокрали (заверял, божился), но все же милиционер не пускал. Пассажир молил:
— Ради Бога, пустите! У меня в поезде жена захворала, дочка больная — нога у ней в гипсе…
Не пустили. «Протокол надо составить». Поезд наш отходил, а из окна станционной комнаты пассажир все махал руками, выкрикивая:
— Нога в гипсе!..
А вор — не вор глядел, тупо ухмыляясь.
Ночью на скамьях, на сундуках, на тюках, прикорнувши, дремали, боясь [заснуть]. Стряхивали с себя набегающий сон, снова засыпали, и, просыпаясь, будто из воды выплывая, отчаянно вскидывали руки, щупали карманы, оглядывали вещи. Дама в полусне, словно заклинанье, шептала:
