-- Ужин еще не остыл, -- говорит Мари. -- Сейчас подам тебе.
-- Не надо. Пойду спать. Я сыт по горло.
Он проходит мимо Мари и детей. Никому до него нет дела. Приди Мари к нему в спальню, у него даже не было бы желания ее обнять.
Передо мной вырастает стена, высокая белая стена. Я не могу ни перелезть через нее, ни перепрыгнуть. Как это ни глупо, но я с самого утра -- а может, и целую неделю -- натыкаюсь на нее; она всегда тут, передо мной.
Началось все на шоссе. Я так резко затормозил, словно боялся, что мотороллер в нее врежется. Стена отступила.
И теперь она все время передо мной -- то гладкая бетонная, оштукатуренная стена, то стеклянная.
Она мешает видеть людей, искажает их облик, отделяя их от меня как туманом, сквозь который с трудом пробиваются слова.
В погребе, оборудованном под столовку -- там в обеденный перерыв собираются строители, -- голоса сливаются и звучат неразборчиво. Рабочие толкуют о выходных, а что это такое? Короткая передышка, заполненная пустяковыми развлечениями; первое место среди них занимают машины и телепередачи. В воскресенье, как нарочно, показывают не фильмы, а какую-то бодягу. Несколько сдельщиков вернулись из очередного отпуска.
-- ...У родителей жены в Италии. Мы провели там две недели.
-- Мартигский парусничек еще себя покажет.
-- Я лично очень уважаю Роже Кудерка.
-- Он делает в среднем девяносто, хотя это и не последняя модель.
-- А почему бы тебе не принять участие в восьмидесятичасовых гонках из Манса?
-- В Испании жизнь дешевая, это верно, но сколько просаживаешь в трактирах!
-- Я поставил на шестую, десятую и восьмую. А выиграли шестая, десятая и четырнадцатая, будь они неладны.
Луи смотрит на них, как сквозь стену, смотрит и не видит. Слушает и не слышит. Только отдельные звуки -- иногда из них вдруг складываются два-три слова, -- перемежаемые позвякиванием ложек о котелки, бульканьем наливаемого в стаканы вина; самое разнообразное произношение, все французские говоры, итальянский и испанский, пересыпанные французскими словами или диалектизмами, арабский, доносящийся из угла, где собрались алжирцы -- их на стройке такое множество, что они образовали свою общину, -- все эти языки сталкиваются, перемешиваются. Молодежь окружила Алонсо -- он смачно проезжается насчет некоторых товарищей, только что приехавших из Испании, где они провели отпуск. После выходного он стал бодрее и голосистей.
Стена раздвигается -- Луи видит дом в Витроле, -- Алонсо так ярко его описывал -- диваны, подушки, затянутые гардины, приглушающие свет абажуры, -- и вот жена Алонсо мало-помалу начинает казаться чем-то вроде богини любви, величайшей куртизанки, приманки публичного дома, владычицы желаний.
