Время жить | страница 16
Я смотрела, как они уплывали, не спуская глаз с Ива, которого так и тянуло к воде. Видела, как они превратились в две черные точки на горизонте. Мне стало страшно. Когда они вернулись, я обрушилась на Жан-Жака:
-- Ты надоедаешь мосье Марфону...
-- Нисколько. Жан-Жак превосходный пловец.
-- Он заплыл слишком далеко.
-- Вы беспокоились?
-- Нет... Нет...
-- Это моя вина. Извините. Я больше не буду.
Он говорил с видом провинившегося мальчишки. Она улыбнулась ему, как улыбаются большому ребенку, который так же мало отвечает за свои поступки, как и ее дети. Он присел на песок. Жак тоже. Он говорил в основном с Жан-Жаком -- о будущем учебном годе, о переводах с латыни.
-- Тебе придется заняться комментариями Юлия Цезаря "De bello gallico" ["О Галльской войне" (лат.)].
-- Это интересно?
-- Да.
-- А трудно?
-- У тебя получится...
Он давал мальчику советы, объяснял, рассказывал. Время от времени Жан-Жак задавал вопросы.
Я слушала. Я всегда горевала, что не получила настоящего образования, и считала это ужасным упущением. Жан-Жак знает куда больше моего. Мне за ним уже не угнаться, даже если я буду читать все его учебники и пособия. Я узнаю массу вещей, но пробелы все равно остаются. Он хорошо говорил, учитель. С Луи мы говорим только об одном: его работа, деньги, счета. И вечно одни и те же слова!
-- Вы будете учить его греческому, мадам? -- спросил учитель.
-- Я не знаю.
-- Греческому? Уже латынь, когда Жан-Жак занимался в шестом классическом, была для меня за семью печатями.
-- А как считает его отец?
Луи? Он не больно интересовался учебой детей. Он даже подшучивал над сыном и прозвал его "Ученый Жан-Жак". В прошлом году она спрашивала, что он думает об этой злосчастной латыни. Он ответил: "Почем я знаю... пусть делает, что хочет".
-- Мы об этом не говорили. Он так мало бывает дома.
-- Ваш муж, кажется, каменщик?
-- Да, точнее -- штукатур. Он работает сдельно. Это страшно утомительно.
-- Я знаю.
Разговаривая, он смотрел на ноги Мари, на ее ногти, блестевшие под солнцем, словно зеркальца. Она утопила пальцы в песок, чтобы спрятать их от его взора, из чувства стыдливости, тем более нелепого, что была, можно сказать, совсем голая -- в купальных трусиках и лифчике. А перед этим она наклонилась стряхнуть песок с Ива и не испытала ни малейшего стеснения, когда стоявший перед ней молодой учитель отвел глаза от ее груди, приоткрывшейся в вырезе лифчика.
Трое детей -- казалось Мари -- делают ее старше его, и намного. Ему, похоже, лет двадцать семь -- двадцать восемь -- разница между ними примерно в два года; но он выглядел моложаво, да и борода, наверное, свидетельствует о молодости.