Одна и та же книга | страница 62
Единорог и пингвин уже скрылись за углом. Девочка за соседним столиком снова принимается крошить свое пирожное. Иногда она поглядывает на маму, лицо ее при этом делается лукавым и упрямым. Она, я точно знаю, счастлива, как никогда прежде. У нее есть тайна.
Страшная тайна
Рита выходит из детской, на губах – победительная улыбка.
– Спит! Теперь я могу позволить себе… – Она озадаченно умолкает, не в силах описать открывшиеся вдруг возможности, и решительно заключает: – Все! Буквально все что угодно. Например, выпить с тобой чаю, если уж ты его заварил.
– И рому туда плеснуть, – подсказываю.
– Не помешает, пожалуй.
– И лимон. У тебя есть лимон?
– Кажется. Ага, вот. Он, как видишь, немолод. И нуждается в достойном погребении.
– Будет ему погребение, – обещаю, выбирая из полудюжины тупых ножей орудие, подходящее для расправы над увядшим цитрусом. Кое-как распиливаю мученика пополам. Спрашиваю: – А чего Янка так ревела? Что-то случилось?
– Да ну. Скажешь тоже, случилось. И смех и грех.
Рита улыбается, качает головой, разливает темный ром в чайные чашки. Но уже видно, что ей хочется рассказать. Мое дело маленькое – молчу, жду.
– Соседская девочка вынесла во двор фотографию своей мамы в ковбойской шляпе, – говорит Рита. – И сказала, что ее мама «работает в Америке ковбоем». Понимаешь, я немножко знаю эту семью, девочка живет с бабушкой, маму видит два раза в год, скучает, сочиняет про нее сказки и сама в них верит, конечно. Ну, неважно. Другие дети тоже завелись, стали хвастать мамами. Положим, Ренате и выдумывать ничего не надо, у нее мама оперная певица, это почти так же круто, как ковбой, а может, и круче, не знаю. А у Аны мама таксист. Это мы с тобой понимаем, что хорошего тут мало, а дети иначе думают. Таксист – ну ты что, это же божество практически! А еще какой-то мальчик сказал, у него мама робот. Как Терминатор в кино, только пока никого не убивает, для этого, дескать, нужно программу поменять. Не знаю, что он имел в виду и за кем повторял, скорее всего слышал краем уха какой-нибудь непростой разговор, а остальное сам сочинил. Но остальные дети впечатлились. И молчание воцарилось в песочнице, или где там они заседали… А теперь прикинь, посреди всего этого великолепия сидит моя Янка, которая не то что соврать или выдумать не умеет, а сам принцип не понимает пока – что значит «неправда»? До сих пор думает, в книжках пишут только о том, что на самом деле случилось. А если не случилось, как об этом можно рассказывать? Ну вот, сидит, значит, она, слушает про чужих мам и понимает, что про меня ей рассказать решительно нечего. Мама как мама, хорошая, но самая обыкновенная, не ковбой, не певица, тем более не Терминатор. И как теперь с такой мамой жить? Дома весь вечер дулась, молчала, а перед сном не выдержала, рассказала все, ревела – ну это ты слышал. Серьезно ревела, наволочку на подушке поменять пришлось.