- Женя, ты хочешь научиться петь?
Вот еще новости. Я даже обиделся:
- А разве я не умею петь?
- Нет, - сказал он. И повторил: - Конечно, нет!
Я взглянул на Веру Ивановну, ища у нее защиты от этой ужасной несправедливости.
Но наша заведующая сидела сейчас, опустив голову, не смотрела на меня. Будто она нарочно избегала моего взгляда.
- Ты поедешь в Москву. И будешь учиться в хоровом училище, - продолжал Владимир Константинович, по-прежнему держась за мое плечо своими цепкими пальцами. - Ты будешь петь в настоящем хоре. В Москве. Тысячи мальчиков хотят поступить в наше училище, но...
Он говорил еще что-то, чего я сейчас не упомню.
Но, кажется, я ничего больше не слушал, ни о чем не думал, потому что услыхал одно: "В Москве..."
Впрочем, нет. Кое-какие соображения у меня тогда появились. Кое о чем я успел подумать, выдвинул некоторые условия. Я спросил:
- А Тиунова Саша поедет? Вы ее тоже возьмете?
Владимир Константинович с сожалением развел руками:
- Это невозможно. У нас учатся только мальчики. Это Хор мальчиков.
Понятно.
- А ваши мальчики сильно дерутся?
Он снял руку с моего плеча, потер свой обширный лоб и, вздохнув, ответил:
- Бывает.
3
Перво-наперво меня изолировали от общества. От общества, в котором я жил и рос с тех пор, как себя помню.
На следующее же утро няня Дуня взяла меня за руку и увела к себе домой, потому что именно ей, няне Дуне, было поручено отвезти меня в Москву, а перед этим подготовить должным образом к отъезду.
Няня Дуня мне объяснила, что я должен пройти карантин. Так велел, дескать, профессор. Оказывается, этот представитель, Владимир Константинович Наместников, был еще и профессором. И он, уезжая, потребовал, чтобы я прошел карантин, хотя в нашем детском доме тогда никто не болел и я сам не болел, но кто мог перечить профессору?..
Няня Дуня взяла меня за руку, а под мышкой у нее был какой-то сверток, и повела меня к себе домой. Жила она на самом краю города, в избушке на курьих ножках.
И там я провел целых три дня, изнывая от скуки, потому что сразу же затосковал по своим детдомовским приятелям, и вообще в детдоме было куда веселей, чем здесь.
Моя скука была нарушена только однажды.
Как-то, на ночь глядя, в избушку к няне Дуне заявился гость: солдат в погонах, фуражке и огромных сапогах. Он к тому же, мне показалось, был немного пьяный: от него сразу по всей комнате запахло, а в кармане его шаровар тоже что-то топырилось и побулькивало.
