Они находились в проливе Артемиссии. «Огонь Аргоса» шел всю ночь, пока готовился вылет. Макрей выглянул в окно, глядя на освещенные лучами восходящего солнца Федрадовы скалы, уходящие в Малианский залив. Он все еще пытался осознать то, что услышал накануне вечером. Этого и принятого накануне джина было достаточно, чтобы у него кружилась голова. Как и от женщины, сидевшей рядом с ним. Это была долгая и беспокойная ночь. Он, наконец, получил то, о чем мечтал все это время, хотя во всем сквозила неумолимая срочность, словно они оба слышали, как тикают часы.
— O lente, lente currite noctis equi! - прошептала она ему на ухо. «Помедленнее, кони колесницы ночи….» — Это было из «Аморе» Овидия, призыв остановить колесницу времени и продлить часы, которые они провели вместе, первую и последнюю ночь в этом мире, которую им суждено было разделить.
Однако Макрей был человеком начитанным, и знал и то, что эту же фразу произносил и доктор Фауст Кристофера Марло, ожидая Люцифера, который придет, чтобы забрать его душу, и пытавшегося сделать все возможное, чтобы отсрочить этот момент, Макрей ощущал себя именно так, когда Елена прошептала эти слова, и на него накатила волна тоски и страха. Дьявол пришел в этот мир и неумолимо приближался. Он не мог его видеть, не знал, где именно он находится, но подозревал, что это мог быть капитан атомного-черт-его дери-ракетного крейсера «Киров» — корабля, ушедшего через ад в какое-то далекое прошлое.
Куда же направлялись они, пока «Огонь Аргоса» мчался по Эгейскому морю под черным звездными небом? Все это казалось невозможным, каким-то диким голливудским фильмом, но Елена рассказывала ему все с тем предельно серьезным лицом и тоном, которые он привык сидеть и слышать на деловых переговорах. Она была смертельно серьезна. «Звезды движутся, время течет, тикают часы, дьявол приближается, и Фауст проклят будет…».
— Хорошо, — сказал он с наступлением утра. — Вертолеты готовы к вылету.
— Сколько людей они смогут взять?
— Сколько? Ну, как ты знаешь, они были модифицированы специально для «аргонавтов». Каждый берет двенадцать человек. Этим утром у нас готовы к вылету три.
Ночь дала ей время объяснить, что им нужно быть здесь на следующий день. Макрей не был рад покидать корабль, но она убедила его в том, что это было необходимо. И, тем не менее, он ощущал в ней настоящую внутреннюю борьбу и тоску, нечто большее, чем страх. Нечто, более похожее на печаль.
