Слова, которые он сказал Трояку в тот день, словно набросились на него стаей собак. Тогда старшина дал ему столь необходимое отпущение грехов и пообещал свою поддержку.
«Можете положиться на меня, товарищ капитан.
— Я понял. Однако, полагаю, дальше будет нелегко, старшина. Когда дело дойдет до боя, мы оба будем знать, что нам делать. Но мы оба видели и то, что осталось от нашего мира, один черный день за другим. Что-то подсказывает мне, что все идет к тому прямо сейчас, пока мы разговариваем. Пока я не знаю, что с этим делать. Когда-то я думал, что стоит мне просто благополучно привести корабль домой, как все закончится, но впереди нас ждет что-то еще. Вскоре мы можем оказаться на войне, но если мы не хотим увидеть мир таким, каким мы его увидели, мы оба должны стать кем-то большим. Мы должны стать людьми мира.
— Я понимаю, товарищ капитан.
— Вы — командир взвода высоко подготовленных солдат, старшина. Но не каждый удар наносится во вред. Иногда мы сражаемся за то, чтобы сделать что-то хорошее, и мы делаем то, что должны. Но Федоров однажды сказал мне о том, что мы должны думать о том, что мы делаем. На этот раз я буду помнить его слова».
Что он пытается сделать сейчас, подчинить себе мир? Принесет ли это пользу или вред? Должен ли он делать именно это в данной ситуации? Сейчас он точно ничем не рискует. В эту эпоху его корабль действительно непобедим, и он не ожидал, что столкнется с ситуацией, с которой они не смогут справиться, пока будет осмотрительно расходовать боеприпасы и использовать свою силу разумно.
Он мог позволить этим пароходам просто идти своей дорогой… Сайонара… Они явно не хотели связываться с угрожающего вида кораблем и делали то единственное, что предпринял бы любой капитан корабля — пытались уйти. Но если он должен действительно заявить о себе, как он планировал, направить историю в верное русло, ему нужно было действовать. Как именно? Был ли он тем человеком мира, которым был, разговаривая с Трояком, или человеком войны, бессмысленной зубастой акулой? Неужели он действительно мог предположить, что сможет исправить все грехи столетия, лежащего впереди? Что сказал тот американский летчик, когда американцы впервые глупо атаковали его соединение? Против лома нет приема, сказал тогда «Железный Майк».
Все эти соображения метались в его голове. Он все еще ощущал себя вынужденным сделать что-то, что должно было привлечь внимание японского руководства. Да, против лома нет приема. Возможно, ударив их сейчас, не слишком сильно, он спасет их от большей боли. По крайней мере, он даст им возможность подчиниться прежде, чем прибегнет к крайним мерам. С этой мыслью он решил дать пароходам последний шанс.
