— Сшей сейчас же, немедленно. У нас много спешной работы.
Отикубо еще не вставала с постели. Акоги ответила за нее:
— Барышне что-то нездоровится со вчерашнего вечера. Я передам ей приказ госпожи.
С тем слуга и ушел. Увидев, что Отикубо хочет сейчас же приняться за шитье, Митиери стал ее удерживать.
— Одному мне будет скучно.
Китаноката между тем спросила у слуги:
— Ну что, начала она шить?
— Нет, Акоги сказала, что барышня еще изволит почивать.
— Что такое? «Изволит почивать»! Выбирай слова с оглядкой, невежа! Разве можно о какой-то швее говорить так, как ты говоришь о нас, господах. Слушать противно! И как только этой лежебоке не стыдно спать среди белого дня! Совсем не знает своего места, до чего глупа, просто жалость берет, — презрительно засмеялась Госпожа из северных покоев.
Скроив для зятя ситагасанэ[24], она сама понесла шитье к падчерице. Отикубо в испуге выбежала к ней навстречу.
Увидев, что девушка еще и не принималась шить парадные хакама, мачеха вышла из себя:
— Да ты к ним еще и не притрагивалась! Я-то думала, что они уже готовы! Для тебя мои слова — звук пустой! Последнее время ты словно с ума сошла, только и знаешь, что вертишься перед зеркалом и белишься!
Сердце у Отикубо замерло. При мысли, что Митиери все слышит, она чуть не лишилась сознания.
— Мне немного нездоровилось, и я отложила шитье на час-другой… Но скоро все будет готово!
И Отикубо торопливо взяла в руки работу.
— Смотрите-ка пожалуйста, не подступись к ней, словно к норовистой лошади! Нет у меня другой швеи, а то разве я стала бы просить такую заносчивую гордячку. Если и это платье не будет скоро готово, то можешь убираться вон из моего дома.
В гневе она бросила шитье на руки Отикубо, но только встала, чтобы уйти, как вдруг заметила, что из-за полога высунулся край шелковой одежды Митиери.
— Это еще что? Откуда это платье? — спросила Китаноката, остановившись на ходу.
Сообразив, что вот-вот все откроется, Акоги ответила:
— Это одни люди дали барышне шить.
— А-а, вот как! Выходит, она шьет для чужих в первую очередь, а свои, дескать, подождут! Для чего же, спрашивается, держать ее в доме! Ах, нынешние девицы не знают стыда!
И мачеха вышла, не переставая ворчать. Сзади вид у нее был самый нелепый. От частых родов волосы у нее вылезли. Жидкие прядки — числом не более десяти — висели, словно крысиные хвостики. А сама она была кругла, как мяч. Митиери внимательно разглядывал ее сквозь щелку занавеса.
Отикубо, вся дрожа от волнения, принялась за шитье.
