Так пусть же он дойти тебе поможет
До высочайшей из вершин
Было устроено катанье по зеркальной глади большого, озера на лодках, носы которых были украшены резными изображениями дракона и сказочной водяной птицы. На; лодках сидели музыканты, увеселяя слух своей музыкой. Высших сановников и придворных собралось столько, что не для всех нашлось место.
Сам Левый министр почтил праздник своим присутствием и пожаловал гостям бесчисленные подарки. От государыни, старшей сестры Митиери, тоже были присланы дары: десять платьев, а от куродо, мужа второй сестры, роскошные одежды и еще много других ценных вещей. Все придворные дамы из свиты императрицы и другие дворцовые прислужницы явились в Сандзедоно полюбоваться великолепным зрелищем.
Болезнь, казалось, оставила старика тюнагона, так он был счастлив.
Празднество длилось несколько дней. Когда же поздно вечером оно закончилось, все гости разошлись, и не было среди них ни одного, кто не получил бы в подарок нарядную одежду. А особам высокого ранга преподнесли еще и другие дары.
Левый министр подарил старику двух отличных коней и две прославленные на весь свет старинные цитры. А людям из свиты тюнагона пожаловал, каждому соответственно его званию, либо одежду, либо сверток шелковой ткани.
Погостив несколько дней во дворце Сандзедоно, тюнагон Минамото воротился к себе домой со всей своей семьею.
Отикубо была полна признательности к своему мужу за то, что он доставил столько радости ее старику отцу.
Митиери тоже был очень доволен успехом своего замысла.
День ото дня тюнагон слабел все больше. Тревожась о нем, Митиери повелел, чтобы повсюду в храмах молились о его выздоровлении.
— К чему это теперь? — сказал старик. — Я оставил мысли о мирском и приготовился к переходу в лучший мир. Зачем утруждать людей, заставляя их молиться о том, кому уже не помочь?
Вскоре он почувствовал приближение конца.
— Ах, дни мои уже сочтены. А хотелось бы еще немного пожить на свете… Безусые юнцы, мальчишки, только-только вступившие на служебное поприще, обогнали меня в чинах и званиях. Вот что меня гнетет! Зять мой, начальник Левой гвардии, в великой чести у нынешнего государя. Я надеялся, что он испросит для меня монаршую милость. Если я сейчас умру, то уж не быть мне дайнагоном. Только об этом одном я и жалею. Л иначе о чем бы мне печалиться? Ведь, можно сказать, ни один старик не удостоился таких наград, какие выпали мне при жизни и, твердо верю, ждут меня после смерти.
