Таковы элементы кровавой войны, в течение целых тридцати лет бушевавшей среди эллинского мира и потрясшей его до основания, - войны, в которой суждено было погибнуть накопившемуся в Афинах и под их охраной избытку благосостояния, образованности и благородного искусства и распространявшемуся вместе с ними пониманию нравственных идей.
В этой войне был момент - время Алкивиада и сицилийской экспедиции, когда победа афинского могущества и распространение его также и на моря запада казались несомненными; карфагенян крайне тревожило то, "что афиняне пойдут на их города". Но гениальное легкомыслие того, который носил на своем золотом щите изображение пускающего стрелы Эрота, дала интриге его олигархических и демократических противников на родине случай устранить его, - его, который один только и мог бы довести до конца начатое предприятие. Он перешел к спартанцам, указал им пути, чтобы взять верх над Афинами, склонил в пользу их дела сатрапов Малой Азии и золото персидского царя, конечно под условием категорического согласия Спарты на то, чтобы персидскому царю снова принадлежало все, что принадлежало ему прежде.
Война продолжала свирепствовать с неслыханной переменчивостью; на соединение с флотами Спарты, Коринфа и отложившихся союзников Афин пришел нанятый на персидские деньги флот Сицилии. Ни с чем несравнимое зрелище представляет собою эта борьба афинского народа, его возобновлявшиеся все с новой и новой энергией усилия спасти свой разрушающийся государственный организм, его борьба, которую он продолжал до последнего человека и до последнего золотого венка в своей сокровищнице. После последней одержанной им победы, - победы при Аргинусах, - Афины, раздираемые раздорами партий, преданные своими полководцами, мучимые голодом, пали; спартанец Лисандр разрушил длинные стены и отдал Афины во власть Тридцати.
Было сокрушено не одно только могущество Афин. В течение этой долгой и ожесточенной войны изменился характер афинского демоса; из входивших некогда в его состав счастливых элементов наиболее устойчивые исчезли, а несдерживаемые ничем демократические страсти доставили слишком большую силу разрушительному рационализму, воспитавшему среди него олигархов, которые теперь, пользуясь под управлением Тридцати полною свободою, начали порабощать измученный народ. Среди них находились последние выродившиеся остатки старинных славных фамилий, жестоко опустошенных войною; еще большему опустошению подверглось старинное земледельческое сословие гоплитов, которое неприятельские вторжения на территорию Аттики сначала из года в год, а потом на целые годы загнали в город, где оно без работы, в нищете, затянутое водоворотом городской жизни сделалось чернью. Когда через непродолжительное время изгнанников вернули силой, прогнали Тридцать тиранов и восстановили демократию, - то было восстановлено только имя Афин, имя солоновского законодательства; все было бедно, жалко, бессильно и подавлено; а то обстоятельство, что полномочия должностей уменьшались с вдвойне ревнивой заботливостью, что влияние выдающихся личностей по возможности устранялось, что были найдены новые формы, делавшие неисполнимым самомалейшее ограничение демократической свободы, установило эту опасную форму государственного строя в самой опасной фазе ее колебаний, в фазе пробуждения после сильного хмеля.
