В тексте "Современника" четвертый сон Веры Павловны ( 16 главы четвертой) имеет один пропуск - седьмой раздел заменен двумя строками точек (в журнале типографская небрежность - он обозначен как восьмой).
В черновом тексте четвертый сон не разбит на разделы, но, сверяя оба текста, установить границы каждого из них нетрудно. План остался в обоих случаях совершенно одинаков. Последовательно вычленяя один за другим разделы этого параграфа, находим небольшой абзац, отсутствующий в окончательном тексте и по месту как раз приходящийся на раздел седьмой. Вот он:
"Что она говорила, этого я не знаю. Я могу догадываться, что она говорила, - но я не знаю, - я уверен, что я не ошибаюсь в том, что я отгадываю, - но я не знаю. Та, от которой я слышал это, слышал этот сон, и которая здесь названа Верой Павловной, сказала мне: "Я клялась молчать и молчу". - "Я знаю, все равно, все равно". - "Может быть", - отвечала она. "Вам было сказано вот что", - я сказал ей. - "Может быть, нет, может быть, да, я не имею права сказать вам ни да, ни нет - и к чему вам знать это? Этого еще нет, это еще невозможно, к чему ж вам знать? Но то, что было дальше, то уже не тайна, то я могу сказать вам"" (649).
Итак, в этом разделе заключен какой-то сугубо (тайный смысл. Вера Павловна не может открыто сказать чего-то очень важного, особо сокровенного, касавшегося того времени, когда будет достигнуто полное равенство мужчины и женщины. Именно пути достижения этого равенства - великая тайна. Вера Павловна готова поделиться тем, что будет потом, но она молчит, сохраняя верность данной ею клятве, о том, как и когда эта тайна будет реализована в жизни и, значит, перестанет быть тайной.
В разделе формально речь идет о полном равенстве женщины в будущем свободном обществе; этой свободы теперь еще нет, и можно только предвосхищать пути ее достижения: "Я могу догадываться, что она говорила", сказано в тексте.
Вот эти пути, то, что "она говорила", и есть тайна, касающаяся, как очевидно, не только равноправия женщины, но всего образа жизни страны.
Именно этого "догадываться" и побоялась, вероятно, редакция "Современника". Можно предположить, что именно ею (по собственной инициативе или по совету цензора) был снят и заменен точками седьмой раздел. Намеки были слишком очевидны, а читатель начала 1860-х годов и в самом деле был "проницательным", хотя и не в том смысле, как характеризовал его в романе Чернышевский.
