Настойчивое подчеркивание того, что Лопухов - материалист, показалось Чернышевскому излишним; в черновике (9 главы второй) был, а в журнальном тексте полностью исчез довольно большой, издевательски звучавший абзац, в котором есть такие слова: "по своему образу мыслей Лопухов был, что называется, материалист. Что можно сказать в извинение такому дурному свойству Лопухова? Разве только то, что он был медик и занимался естественными науками, - это располагает к материалистическому взгляду. Но, по правде сказать, и это извинение плоховато Стало быть, от заразы можно предохраниться Он был материалист, - этим все решено, - и автор не так прост, чтобы стал спорить против того, что материалисты - люди низкие и безнравственные" (428).
В 18 главы второй снят очень характерный выпад против славянофилов. Верочка протестует против того, что женщинам навязывают женственность. Лопухов ее поддерживает: "То же самое, Верочка, как славянофилы упрашивают русский народ, чтобы он оставался русским, - они не имеют понятия, что такое натура, и думают, что хоть мне, например, нужно ужасно заботиться о том, чтобы у меня волосы оставались каштановыми, - а если я чуть забуду об этом заботиться, то вдруг порыжею" (452). Полемика со славянофилами усиливала политическую актуальность и могла вызвать цензурные придирки; для придания роману большей цельности Чернышевский (или редакция?) предпочел устранить этот кусок.
В 19 главы второй Чернышевский обращается с гневной инвективой к современному ему поколению: "Грязные люди, дрянные люди гнилые люди. Хорошо, что ты, читатель, не таков". Тут же, обрывая себя, Чернышевский пишет, что он человек "старого века", а ныне, мол "русская публика, к какой я привык, уже больше чем наполовину сменилась публикою другого поколения, более честного и более чистого. Не очень еще много в ней людей, у которых голова в порядке. Но большинство уже имеет, по крайней мере, желание смотреть на белый свет честным взглядом" (458). Соображения, по которым это место снято, очевидно, те же, что и в изложенном выше отрывке: оно не было безусловно необходимым. То же самое мы встретим еще раз - в 4 главы третьей, в описании ареста Сашеньки Кожуховой. Лопухову в полиции "наговорили грубостей и только, - это было давно, лет восемь тому назад, с тех пор полиция очень много переменилась в обращении с людьми, одетыми порядочно; переменилась ли в обращении с народом и переменилась ли в сущности, я не знаю, но очень может быть, что переменилась даже и в этом; тогда было другое, господствовала еще полная грубость" (499).
