— Замолчи!
Держа свою госпожу за волосы, служанка зажала другой рукой Фиалке рот. Та укусила её за палец. Толстуха вскрикнула и отдёрнула ладонь.
— Это знак. Я видела царский трон, он развалился от удара! Мир никогда не станет прежним!
— Отпусти её! – крикнул жрец. – Как ты смеешь!
— Нет, - хрипло ответила служанка, наматывая волосы Фиалки на кулак. - Она умрёт. Мне дан приказ убить пленницу, если она скажет лишнее.
— Царь не мог отдать тебе такой приказ! – Ястреб взбежал по каменным ступенькам к прутьям решётки, и встал рядом с Рэмом. - Отпусти её!
Толстуха сипло рассмеялась, оттащив Фиалку подальше, в темноту камеры. Женщина выворачивалась, брыкалась, но служанка крепко держала пленницу. Плотнее перехватив волосы на макушке Фиалки, она приподняла её с пола, выхватила из складок юбки короткий нож. Блеснуло узкое лезвие.
— Во славу богини! – хрипло выкрикнула толстуха.
— Нет!
Рэм не успел разобрать, кто это крикнул. Возможно, это был он сам. На краткое мгновение, на один удар сердца время застыло, застыл нож в руке служанки, замер с открытым в немом крике ртом старый жрец. Мгновение всё длилось, а Рэм медленно, словно во сне, взял изогнутый жезл из руки старика и швырнул его между прутьями решётки. Поблёскивая в застывшем, густом воздухе серебром наконечника, жезл, неторопливо крутясь, пролетел через камеру, и ударился в лоб толстухи.
Сердце стукнуло, и вновь забилось, как прежде. Воздух опять стал воздухом, лёгким и прозрачным. Что-то прошелестело рядом, обдав щёку ветерком, кто-то вскрикнул, и Рэм увидел, что на груди толстой служанки словно ниоткуда появилась диковинная брошка, а жезл как прилип к её лбу, да там и остался.
Пухлые пальцы служанки разжались, похожая на окорок рука соскользнула с шеи Фиалки и бессильно повисла. Звякнул о камень узкий нож. Толстуха пошатнулась, глядя застывшими, выкаченными глазами на замершего у решётки Рэма, и медленно повалилась набок. Диковинная брошь оказалась рукояткой короткого меча, вошедшего ей в грудь по самую крестовину.
Фиалка, не поднимаясь с колен, боязливо тронула торчащий изо лба своей несостоявшейся убийцы жезл. Голова служанки качнулась, и стало видно, что игольчатое остриё наполовину вошло в кость.
— Жезл и меч, - прошептала она. – Жезл и меч. Они убили её!
Старый жрец взглянул в опустевшую ладонь, где мгновение назад был символ его служения, и обречённо простонал:
— Теперь нам конец. Царь не простит убийства своей надсмотрщицы.
