Солдат не имел понятия о самбо, а борьба в партере если и была ему знакома, то только в «классическом» варианте. Лезвие блеснуло в занесённой для удара руке, и пошло вниз, когда Ромка, изогнувшись и едва не закричав от опоясавшей живот боли, провёл удушающий приём. Меч брякнул о землю, солдат выкатил глаза, задыхаясь и потея.
Возможность сдаться, похлопать ладонью по земле была ему неведома. Ромка не услышал хлопка, который заставил бы его машинально ослабить хватку. Он продолжал сжимать шею противника, слыша, как хрипит и клокочет его горло. Желание уничтожить врага, желавшего ему смерти, было таким сильным, что у него потемнело в глазах.
«Не надо. Оставь его», – мелодично пропел в голове голос женщины-джинна. Тьма, застилавшая глаза, немного рассеялась. Ромка увидел склонившееся над ним бородатое лицо Толстопупа. Тот что-то кричал ему. По щекам дядьки текли струйки пота.
Он с трудом отпустил захват. Судорожно сжатые мышцы неохотно расслабились. Тело солдата перекатилось, стукнув затылком о землю, и застыло. Роман взглянул на свой живот, где жгучим огнём полыхала боль, и увидел, как по краю полотняной фуфайки, торчащей из-под кожаного нагрудника, расплывается кровавое пятно.
Толстопуп принялся торопливо распускать ремешки на боках безрукавки, а Кривонос присел над солдатом и прижал пальцы к жилке на его шее.
— Он жив? – хрипло спросил Роман.
Из горла вырвалось глухое карканье, но Кривонос его понял. Он перевернул солдата на спину и принялся хлопать его по щекам. Тот судорожно дёрнулся и со свистом втянул в лёгкие воздух.
— Жив. - Коротко ответил бывший раб, подняв с земли меч и приставив к горлу приведённого в чувство врага. – Как раз для жертвы.
Солдат бессильно заворочался, елозя затылком по земле. Остриё меча предупреждающе впилось ему в горло.
Толстопуп наконец распустил ремешки и распахнул безрукавку. Задрал фуфайку, пропитанную кровью, и Ромка глянул вниз. Удар меча пришёлся в область паха и скользнул вбок. Не развернись Роман в последний момент, его прошило бы насквозь. Кожу вспороло на длину ладони, и из разреза обильно сочилась кровь.
Гадая, как глубоко проникло лезвие, Роман трясущимися пальцами попытался прозондировать рану. Вспыхнувшая боль сделала руки ватными. Он смог только наложить ладонь на рану, и застыл, глубоко дыша. Переждал, пока рассеются искры, плавающие перед глазами, и попытался соединить края разреза.
«Умереть. Убить и умереть» - на грани слуха хрустальным колокольчиком пропел голос в голове и рассыпался дробным эхом. Живот обдало ледяным холодом, тут же накатила волна кипятка. Что-то изменилось. Роман застыл, не в силах вдохнуть. Его в крохотные доли секунды словно тысячу раз вывернуло наизнанку. Последняя ледяная волна накатила и ушла, оставив ломоту в костях, которая медленно растворялась, истаивая в памяти мышц, скрученных судорогой.
