И старшие офицеры укатили на своем «непире». Повеселевшие гости устремились к накрытым столам. После ужина гостям был преподнесен сюрприз выступление Барковской…
От выпитого вина, добрых вестей и смелых комплиментов артистка находилась в очаровательном чаду.
К исполнительнице подлетели два офицера с бокалами.
— Вы пригубите? Сочтем за счастье!
— Благодарю вас, господа! Как вас зовут, подпоручик? Михаил Стельцов? Это о вас говорил что-то Главноначальствующий? А вас, пан Владек, я даже не успела поздравить с первым крестом. Уверена, что он не последний. Но здесь так накурено и душно! Хочу на воздух, к реке… Опасно? С такими кавалерами, как Мишель и пан Владек? Разве не за храбрость вам нынче вручен этот крестик? Достаньте лодочку, Владек, мне пришла фантазия покачаться на волнах!
Тихая ночная Волга отражала столько пожаров, что казалось, будто в темных берегах струится багрово мерцающая лава. Стрельба попритихла в глухую пору. Изредка прокатывалась пулеметная дробь или бухало орудие, на миг озаряя волжский мост или тучу над крышами. Вперемежку с орудийными зарницами мелькали грозовые, бледные и слабые в сравнении с артиллерийскими вспышками. Барковская спускалась с откоса, поддерживаемая Стельцовым. Владек был уже внизу. Грозная ночь и легкое опьянение отнимали ощущение реальности.
— Какой мистический вечер! И никого, никого вокруг! Вниз, вниз, вниз! Мишель, ведь я сумасбродка! Смотрите, наш пан Владек и в самом деле поймал какую-то лодку! Он прелесть, этот ребенок, я его расцелую за лодку! Боже мой, но там уже кто-то сидит, в этой лодке? Фу, да это, оказывается, мальчишка. Говори сейчас же, кто ты такой и зачем приплыл сюда… А то эти господа тебя живо… Впрочем, Владек, отведите его наверх, пусть-ка поручик Фалалеев, когда вернется, хорошенько поговорит с этим рыбаком. Мы же с мосье Мишелем покараулим лодку и непременно дождемся вас… Оревуар, Владек!.. Мишель, кажется, собирается гроза. Господи, какое зарево! И уж который день. Я мерзну, садитесь ближе… И не кажется ли вам, что мы сейчас любуемся несчастным Ярославлем, как некогда император Нерон пожаром Рима, им самим подожженного?
С того часа, когда партия арестантов попала на борт плавучей тюрьмы, паром приставал к барже еще дважды или трижды, высаживая новых узников, но ни разу заключенным не давали поесть. Потом перестали привозить новых, вести с воли прекратились, надежды на спасение стали гаснуть. О положении в городе гадали по звукам боев. Видеть же люди могли только небо над головами, либо серое, в клочьях грязного дыма, либо черное, в зареве пожаров.
