Я кашлянула, прочищая горло, в котором неожиданно запершило.
— И что?
— Ну что? Вор он. Конечно, в банках маски-шоу не устраивает, у него другие методы, компьютерные технологии и тому подобное, но сути это не меняет, согласись. Как его к нам занесло, не знаю, с его-то аппетитами. Может, приценивается. — Димка ухмыльнулся, но совсем невесело.
А я, позабыв обо всём, голову опустила и прижалась лбом к прохладной столешнице. Мысли в голове были тяжёлыми и неповоротливыми, и уж точно не радовали.
— Лиля, — с тревогой проговорил Калашников, а я зажмурилась. Руками загородилась, но долго так сидеть было нельзя, обязательно бы внимание привлекла, и я выпрямилась, постаралась удержать спокойное выражение на лице. Но руки сцепила, пальцы дрожали.
— Дима, ты думаешь…
— Я не знаю. — Он, кажется, аппетит потерял, и тарелку с остывшим пловом от себя отодвинул, глотнул компота. — Но даже если что-то… Мы не найдём его, это просто не реально. И уж точно он не вернётся.
Я, конечно, знала, что после разговора с Калашниковым, мне вряд ли станет лучше, но подобного я всё-таки не ожидала. К моему разочарованию примешалось ещё и беспокойство, весьма серьёзное. Я снова принялась вспоминать, анализируя поведение и слова Андрея, и ничего хорошего в нём для себя уже не находила. Я методично, шкаф за шкафом, ящик за ящиком, обыскала свою квартиру, пытаясь понять — пропало что-либо или у меня уже началась паранойя. Но если Димка прав… Если Димка прав…
Просто придти к сестре и её мужу и прямо высказать все свои подозрения по поводу сбежавшего Данилова, я в себе смелости так и не нашла. Понимала, что если Калашникова нюх не подводит, то последствия могут быть серьёзными, и не для меня, а для всей нашей семьи. Но я тянула с решением, надеялась, что время пройдёт, ничего не случится, и тогда можно будет сказать, что обошлось. Что судьба меня ещё бережёт. Что в наших с Андреем отношениях не всё было ложью, можно будет сохранить хоть какое-то хорошее воспоминание о нём, без риска умереть от угрызений совести. Я уже хотела, от всей души надеялась, что он просто сбежал. Бросил меня, я ему надоела, что угодно, только не те страшные предположения, которые мне теперь ночами спать не давали.
Лиза звонила мне каждый день. Отмахивалась от того, что я с ней говорить желанием не горю, всё ещё злюсь, искренне не понимая, откуда в ней столько уверенности, что она может делать, что угодно, прикрываясь интересами семьи. Даже в постель в мою влезть, в душу мою. И, хотя, такое случалось уже не раз, но впервые настолько сильно меня задело. Практически раздавило. А она ждала, что я быстренько свою обиду и непонимание переживу, и снова стану её младшей сестрёнкой, которая обязана понимать и поддерживать во всех принятых ею решениях.
