— Его не сглазят, я, вообще, в такое не верю. Но если тебе интересно, Андрей приедет позже, он за городом, работает.
— Ага, занимается чёрт знает чем. Как это называется?
— Девелопмент, — выговорила я с намёком на гордость: и за любимого, и за себя, что смогла это слово правильно запомнить и даже не запнулась.
— Вот-вот. Дурит он тебе голову.
Димка Калашников, который возвращался из курилки и протискивался мимо нас к своему месту, остановился и склонился между нами. Полюбопытствовал:
— Вы о чём?
— О дурацких работах, типа твоей, — не помедлив ни секунды, выдала Лиза. — Тебе зарплату-то ещё платят? Или вся на налоги уходит?
Калашников вздохнул и качнул головой.
— Злая ты женщина, Лизавета. Всегда в больное место бьёшь.
— А чего ж в здоровое-то бить? Пусть уж оно здоровым и останется, — рассмеялась моя сестра.
— Уж не знаю, как ему платят, — завёл мужской голос с другой стороны стола, — а тачку-то новую прикупил. Димон, сколько отдал?
Калашников выпрямился, плечи расправил, и немного пьяно улыбнулся.
— Всё, что отдал, всё не моё, жены.
Я голову подняла, смотрела на Димку снизу, наблюдая за выражением его лица.
— Наследство, что ли, получили?
Калашников то ли кивнул, то ли мотнул головой, тему о наследстве замял, зато начал ужасаться ценами на немецкие автомобили.
К Димке я подошла позже, когда он в одиночестве в баре сидел. Подошла, на плечо его облокотилась, в лицо заглянула, а когда Калашников на меня глаза поднял, по носу его щёлкнула. Он обиженно надул щёки, и кончик носа потёр.
— Что ты… как маленькая.
— Как машина?
— Отличная. С нашей «Ладой» не сравнить.
— Это точно, — согласилась я, вспомнив свой «ниссанчик», оставленный у кондитерской. Бармен подошёл, я попросила мороженое, а сама на бокал с коньяком перед Димкой посмотрела. — Девелоперская компания «Альков-Дом», — сказала я.
Димка сделал глоток коньяка, даже головы не повернул, будто и не слышал меня. Губами причмокнул, и негромко пообещал:
— Проверю, не волнуйся.
— Когда? — Я бармену улыбнулась, придвинула к себе вазочку с мороженым, а на молодого человека глазами сверкнула, и он тут же от нас отошёл.
— Он москвич, Лиль. Надо время. Дня три, может, четыре.
— Хорошо. — Я облизала ложку, а от удовольствия зажмурилась. — Вкусно. Хочешь?
— Хочу. — Он ложку у меня отобрал и зачерпнул мягкого пломбира.
Я улыбнулась.
— Ты всегда съедал моё мороженое. И у тебя никогда не болело горло, что даже обидно.
— Чего тебе обидно? Что я здоровый человек? — фыркнул Калашников, а я его по лбу тихонечко тюкнула.
