Рутинная проверка… Как бы это поделикатнее разъяснить моей печени, чтоб не возмущалась: дескать, забудь, милая, ничего не было, рутинная проверка, вроде дуоденального зондирования… Лейтенант, держа мою бумажку между указательным и средним пальцами, приближается к барьеру, я с усилием сажусь на полу, дверь распахивается, еще один телохранитель вводит другое тело со скрученной за спиной рукой, следом вваливается ватага, гвалт, битые хари, хулиган, женский визг… Я рад: отдай мне лейтенант документ, что бы я делал? Встать не могу, куда там.
Пока за барьером творится визгливое разбирательство, гляжу в упор на Шакала. Ты, скотина, далеко же ты достаешь из своего мавзолея, какую кашу кровавую заварил на шарике. По зрелом размышлении, тебе отдаю пальму первенства, как инициатору самого массового в человеческой истории избиения. И главному разносчику самой страшной в жизни заразы — вируса зависти, выведенного в наизлобнейшей и притом научной форме твоим предтечей Марлой. На всех континентах, во всех странах орудуют ваши миссионеры. Вторая Мировая — следствие твоих начинаний. Поскольку человечество не учится, неизбежна новая волна этой заразы. И еще. И еще. Вот какой ты у нас. И при том в святых ходишь. Мне ли отвоевывать тобой отобранное солнце…
Разбирательство близится к концу. Того, со скрученной рукой, увели, вопящего, во внутреннее помещение, так и не раскрутив руку. Кого-то упиравшегося выставили пинком. Для составления протокола осталась хнычущая дамочка. На Шакала, разумеется, никто не обращает внимания, на меня тоже, продолжаем перебранку без помех.
Кстати, интересный момент. С кем только не беседую, пусть даже позиции непримиримы, какой-то диалог получается с каждым. Только не с ним. Он шипит угрозы, я выплевываю ругательства. Еще, правда, есть его верный ученик, с тем и не завожусь.
Ты еще и не в таких руках побываешь, обещает Великий Шакал, с тобой будем разговаривать языком классового врага…
Враг? Это помогает. Стискиваю зубы и налаживаю дыхание.
Протокол составлен, дамочка уходит. Вручат мне мою бумажку и выставят вон — до следующей рутинной проверки. Неужто так и уйду, придерживая раненый живот, утрусь, как нормальный раб, покорно признающий за родной властью право в любой момент засунуть его в каталажку, дать по печени, повозить шваброй по морде?
О вечера, распятые на сводах небосклона, начинаю, уставясь на лейтенанта, над алым зеркалом дымящихся болот. Из язв страстная кровь среди стоячих вод сочится каплями во тьму земного лона. О, вечера, распятые над зеркалом болот…
