Наконец, Вольский заговорил снова, уже мягче, без упрека в тоне.
— Я понимаю, зачем вы сделали это, Карпов. Я не могу оправдать этого, но я, по крайней мере, вас понимаю. Однако теперь все изменилось. Мы пересекли Атлантический океан, потому что я решил как можно скорее уйти от этих недружественных вол, и, возможно, от тени вины, которую мы все ощущаем в равной степени после того, что увидели в Галифаксе. Кто знает, мы ли это сделали? Федоров полагает, что нас приняли за немцев, и американцы вступили в войну раньше. Он полагает, что использование нами ядерного оружие вызвало обжигающий страх у Союзников, и они пошли на все, чтобы заполучить бомбу самим. Возможно, они преуспели в этом, и война закончилась по-другому. Мы этого не знаем. Знаем мы только одно: не этот корабль выпустил ядерную ракету по Галифаксу.
Он сделал паузу, наполнив свою рюмку.
— Мы зашли на Азорские острова… Мадалена также была разрушена, я полагаю, зарядом малой мощности. Я отправил партию на остров Пико за свежей водой, но они мало что нашли… Несколько зданий уцелели, там вроде бы не было никаких признаков войны… Но людей не было — только кости… Только кости.
Он опрокинул рюмку.
— Поэтому я решил направиться в Средиземное море. Да, я понимаю, что там слишком много целей, чтобы считать, что что-либо могло уцелеть, раз уж кто-то решил потратить целую ракету на удаленный островной аванпост вроде Мадалены, но ведь интересно, верно? Вы оставались здесь и ничего не видели, но когда мы подошли к Гибралтарскому проливу, я надеялся увидеть огни Танжера, сверкающие над побережьем, но темнота была черной, как уголь. Как только мы подошли ближе, появился туман, густой, как хороший борщ. В проливе стояла мертвая тишина. Сам Гибралтар был сожжен и разрушен почти до неузнаваемости. Мы шли всю ночь в этом тумане, когда наступил тусклый серый рассвет. Некоторое время мы обходили побережье Северной Африки. Оран и Алжир также были разрушены — кто знает, почему?
— Я приказал направиться на север, в Балеарское море. Не знаю, что я хотел увидеть после всего, что мы встретили… Возможно, просто подтвердить свои худшие опасения. Я всегда любил южное побережье Франции. Когда-то я мечтал купить там дом и выращивать виноград на вино. Но этого больше нет… Там не растет уже ничего. — Он замолк, держа губы на краю рюмки. Капитан выпил одновременно с ним, медленнее, чем ощутить жгучий вкус водки и убрать от горла подступившую желчь.
