– Это значит, ему тоже ювелиром быть полагается?
– Не обязательно ему перенимать нашу профессию, но пристроить в обучение будет надобно.
– Тю, только и всего! – ухмыльнулась Фрейда. – Я думала, будет сложнее, а все вон как просто обернулось.
– Это потому, что мы не дворянского происхождения. В нашем случае хватило предписания городской управы.
– И в управе могли к чему-нибудь прицепиться, но обошлось, потому как дело наше богоугодное. Все дни молилась против злого чиновника и верила, поможет Господь и оградит от всех трудностей.
– А еще они сразу спросили, какого ребенок вероисповедания. Если не иудейского, то не видать бы нам официального документа. Вернулись бы мы с Беллой домой с нерадостными лицами.
– Молодец, сынок. Пообещал маме и выполнил. Бумага – дело нужное. Она порядок жизни подтверждает. Теперь дите будет в семье на всех законных основаниях, а то вон их сколько, бездомных и беззащитных, по улицам болтается. С сегодняшнего дня никто нашего Гриню сиротством попрекнуть не сможет. Да, деточка?
Гришка посмотрел на Фрейду ясными голубыми глазами, кивнул и заплакал.
– Ты чего сырость вздумал разводить? Радоваться нужно.
– Бабушка, простите меня.
– За что?
– За то, что вам не верил. Я даже на Бога обижался. Сильно обижался, особенно, когда мама умерла.
– За то, что ее забрал? – сочувствующе спросила Белла.
– Ага, а за ней и папку. В ателье Вульфсон бил и говорил, чтобы я был послушным, чаще молился, и тогда Бог увидит мое усердие и все устроит лучшим образом. Я молился, верил и ждал, но ничего не менялось. Раз в год папа присылал посылку и обещал в письме, что заберет меня домой сразу же, как только стану портным. В первый же день подмастерья сьедали все мои подарки, если я не успевал их спрятать. От обиды я брал крышку посылочного ящика и ложился с ней спать.
– Зачем с крышкой ложился? – полюбопытствовал Хацкель.
– Потому что на ней папиной рукой были написаны мои имя и фамилия, Гриша Мендл.
– Бедный мальчик, – тяжело вздохнула Фрейда, утирая слезы платком.
– Бабушка, я сильно обижался на Господа и даже считал его жестоким. И на отца обижался за то, что умер. Получается, он вспоминал меня только три раза, когда ходил на почту отправлять мне гостинцы к праздникам. А Бог вообще обо мне забыл.
– Что ты, детка! Бог тебя всегда любил, присматривал за тобой, а иначе бы не направил нас в ателье Вульфсона шить платья.
– Я это потом понял, когда вы забрали меня. Бабушка Фрейда, я же без вашего разрешения определился к вам в родственники.
