— Идите, я догоню, — говорю остальным, демонстративно кивнув на стол и два туристических стула, упакованные в чехлы и прислоненные к дощатой стене.
— Не задерживайся, — отвечает Эдик, назидательно блеснув в мою сторону циферблатом на запястье.
И они уходят, оставляя меня одного.
Больше не слышен детский визг. Бассейн, тент и шезлонги брошены в наступающих сумерках, как амуниция отступившей вражеской армии. Хозяева опять в доме, холодном и невзрачном, выделяющемся на фоне летнего неба, будто гигантское и нелепое надгробие. Ветерок прохладен и несвеж.
Проверяю шнурки кроссовок. Проверяю толстый цилиндрик из купюр, спрятанный в кармане джинсов. Проверяю нож, ради которого мне пришлось прорезать передний карман.
Зажимаю под мышкой оставленные вещи. Выхожу из-за сарая — заботливый слуга, твердо решивший ничего не забыть, потому что пообещали дождь. Еще раз осматриваюсь, украдкой покосившись на окна. Ни одна штора не шевелится…
Огибаю домину с запада, привычно направляясь к спуску в подвал. Но вместо того, чтобы свернуть на ступени, ускоряю шаг. Лезвие царапает правое бедро, холодя кожу так, что я предполагаю морозный ожог.
Стулья и пакет с уцелевшей пластиковой посудой опускаю за занавеску темно-изумрудного плюща, набравшего цвет и тягучую силу. Тонкие змееподобные лианы шуршат, предупреждают, колышутся.
Поудобнее перехватываю столик, чью прочность ненароком проверил еще пару часов назад. И припускаю в угол ограды, стараясь не лязгать зубами.
Страшно так, что хочется выть.
Столик неожиданно тяжелеет, словно изготовлен не из пластика и алюминия, а из чугуна и оргстекла. Чуть не выскальзывает, и я издаю стон, ободрав костяшки пальцев.
Лишь единожды приземляясь на середине, перепрыгиваю дорожку из гравия. Шлифованный щебень предательски шумит и перестукивается, будто подает дому зашифрованные сигналы тревоги. Форсировав дорогу, перехожу на бег, стараясь не упасть и не споткнуться о декоративные менгиры, творчески расставленные по переднему двору. Темнеет стремительно, будто территорию усадьбы накрывают черным покрывалом. Теперь со дна моего колодца не видно даже звезд…
Возле стены я срываю чехол.
Руки дрожат, как и колени. Раскрываю ножки, зафиксировав крепления далеко не с первой попытки. Шарниры скрипят так, что способны перебудить весь квартал. Затравленно оборачиваюсь, бросая на Особняк взгляд. Надеюсь, что последний…
Дом спокоен и тих. В спальне Жанны горит ночник, неярко пульсируют фонари по краям крыльца, весь первый этаж погружен во мрак. На какое-то мгновение мне кажется, что из подвального спуска бьет тонкая струя света. Но я убеждаю себя, что это лишь игра воображения.
