Испытываю ли жалость или сожаление?
Возможно.
Но лишь отчасти. Потому что для того, чтобы демон Особняка поверил, моей душе необходимо прогнить насквозь. И я, насколько понимаю, на самом верном пути в достижении этой цели…
Андрей отрабатывает хорошо. Честно отрабатывает. Как и я, как и многие другие до меня, он не справляется с фальшивой работой до конца, но это и невозможно. Затем веду его в подвал, где знакомлю с остальными.
Пашок, наблюдающий за мной со своей койки, ухмыляется.
Чумаков, избегающий моего взгляда, отгораживается газетой.
Покер довольно быстро сходится с другими невольниками. Жмет руки, снова и снова объясняет происхождение своего прозвища. Пытается балагурить, улыбается и устало похохатывает над собственными прибаутками.
Капкан Особняка функционирует с безупречной четкостью. И когда Эдик вручает новенькому хрустящую пятисотку — захлопывается окончательно. Глядя на круглое, раскрасневшееся от солнца и работы лицо Покера, я начинаю сомневаться, а не совершил ли ошибку, одну из самых непростительных в жизни…
Мы ужинаем, и Андрей не перестает нахваливать кулинарные таланты Марины. Та рдеет, смущается, все время поглядывая на меня в поисках дополнительного поощрения. Встречаю взгляд Феклистовой с прохладой и равнодушием. Меня корежит от содеянного.
Но так нужно.
Эдик объясняет правила проживания. Показывает душ и туалеты. Со свойственным ему отстранением комментирует, чего делать нельзя и что дозволено. Покер впитывает, кивает, теребит очки. Затем выбирает себе кровать. Сначала мне кажется, что сейчас он бросит нелепый розовый рюкзак на койку Санжара. Но тот останавливает выбор в совсем другом месте — поближе ко мне и подвальной двери, подальше от входа в санузел.
Наблюдаю, представляя себя на его месте, — когда-то и я точно так же стелил простыню, не подозревая, что остальное население бункера знает чуть больше, чем говорит. Довольный жизнью и разомлевший от вкуснейшей пасты карбонара, Покер деловито застилает постель. А затем спрашивает, обращаясь ко всем сразу:
— А хотите хохму?
И добавляет почти сразу, не дождавшись согласия, азартно и с улыбкой:
— Мне знакомый китаец из Владика рассказывал. Работал он, значит, как-то в суши-баре. Ну, знаете, наверное, — такая жральня для тех, кто хочет похавать гнилой рыбы со вчерашним рисом и в говенных водорослях…
Эдик выглядывает из-за занавеса. Чумаков опускает газету. Виталина Степановна откладывает вязание. Марина в душе, она не слышит историю, и я отчего-то этому рад. Покер продолжает, то забрасывая старенькие очки на лоб, то возвращая на прежнее место:
