До моего восемнадцатого дня рождения я и не помышляла о том, чтобы завести дневник, моя жизнь была налажена, спокойна и размерена. Мы с отцом жили в Дублине, в нашем городском особняке, он занимался делами на мануфактуре, делал шерсть, а я вела домашнее хозяйство. Мама умерла, давая мне жизнь, и с тех пор папа не привел домой ни одну женщину. Может, у него и были любовницы, к которым он тайно ходил, не знаю, но его чувства остались вместе с мамой. Многие охотницы за приличными женихами пытались обратить на себя папино внимание, но он неизменно отвечал всем лишь приличествующей воспитанному джентльмену вежливостью, не более.
Нам жилось хорошо вдвоем, папа не торопился и меня выдавать замуж, и тем более навязывать кого-то в женихи, желая мне такого же счастья, как было у них с мамой — по взаимной любви. А потом наступил мой восемнадцатый день рождения… Мы праздновали в узком кругу немногочисленных близких знакомых, я не любила грандиозных праздников. За окном дул неприятный, пронзительный мартовский ветер, бросая в стекло смесь дождя и снега — весна не торопилась приходить. А в большой гостиной нашего дома уютно горел камин, светильники, и вкусно пахло едой, которую для праздничного ужина делали мы с Мартой, нашей кухаркой. Собрались несколько папиных деловых партнеров с женами, они часто бывали у нас, пара моих близких подруг, и, пожалуй, все. И это вышло последнее приятное событие за следующие три месяца. К маю папа разорился, несколько недель отчаянно пытался поправить дела, но не получилось, и от переживаний его хватил удар, хотя он всегда отличался отменным здоровьем. Я осталась одна. Нет больше богатой наследницы мисс Шейлы Фаррен, есть сирота без гроша за душой и с приданым, уместившимся в саквояж.
Дом и большую часть вещей пришлось продать, чтобы хоть как-то покрыть долги, и мне осталась одна дорога — к бабушке за город, на ферму, где родилась моя мама, и куда я с удовольствием приезжала на лето. Как раз уже наступило начало июня, там, должно быть, все зеленое вокруг. И вот, собрав немногочисленные пожитки, оставшиеся после всех торгов, я села рано утром в дорожную карету и отправилась к бабушке. В душе царило запустение, как в заброшенном саду. Я еще до конца не могла поверить, что все это случилось со мной, что папы больше нет, и вообще прежней жизни больше нет, и она никогда не вернется. Разве что, я выйду замуж за аристократа и уеду обратно в Дублин. Да только вряд ли вблизи нашей уединенной фермы или в ближайшей деревне водятся аристократы. Будущее вообще виделось зыбким и неопределенным…
