дверью.
— Как жалко, Эш, — сказала Жюль. — Это как у меня с Итаном. Не судьба.
Вернувшись в «Лабиринт», Гудмен зашел в чуланчик в своей спальне, сунул руку в рабочий ботинок, вытащил фляжку с водкой «Smirnoff» и вскоре раскраснелся, стал слезлив и неприятен. Ближе к вечеру родители пришли с концерта в «Ботанических садах». На волосах у Бетси в последнее время появился легкий серебристый налет, ей было уже сорок пять.
— Музыка была потрясающей, — сказал Гил. — Сплошной Брамс. Заставило задуматься, до чего же талантливы некоторые люди. Настоящий талант — редкость. Вот у Эш он есть, и я жду не дождусь, как она этим даром распорядится.
— Не дождешься, папа, — возразила Эш.
— А я не беспокоюсь, девочка моя, — ответил отец. — Ты продвигаешься со своими пьесами и всеми этими делами. «В обе стороны» — это было чудесно. Когда-нибудь ты станешь очень знаменитой.
— В отличие от твоего мальчика, — пробормотал Гудмен. — Который никуда не продвигается.
Сердитым пьяным взглядом Гудмен взирал на них с одного из туго обтянутых обивкой диванчиков в середине комнаты, где всегда собиралась вся семья. Эш ушла в свою комнату, Гил отправился в холл. Бетси переместилась в кухню, готовить соус болоньезе, а Итан поспешил ей на помощь.
— Итан, — сказала Бетси, — будь моим су-шефом. Можешь нарезать лук, а тем временем расскажи, что нового происходит в этом твоем мультипликационном мире.
— «Ханна-Барбера», — добавила она.
— Простите?
— «Ханна-Барбера». Разве не так называется студия, где делают мультфильмы? Этим мои познания и ограничиваются, — пояснила она.
— А, понятно, — сказал он.
По пути в кухню Итан повернулся к Жюль и предложил:
— Присоединяйся к нам.
— Хорошо.
Когда Жюль, следуя за ним, проходила мимо Гудмена, все еще распростертого на кушетке, тот внезапно вскочил и схватил ее за руку. Вздрогнув, она опустила глаза, и он невнятно сказал ей:
— Знаешь что? Ты очень даже ничего, Хэндлер.
Он продолжал крепко держать ее за руку, поэтому она не двигалась. Итан уже громыхал в кухне вместе с Бетси; Жюль и Гудмен остались в комнате одни. До этого они были наедине только один раз — прошлым летом в столовой, в самый последний день лагеря, и прервали их ее мать и сестра. И вот выпал шанс восполнить этот перерыв.
Гудмен приблизил свое огромное, как глыба, лицо к ее лицу, повергнув Жюль в глубокую панику. Но это было не то паническое чувство отвращения, которое она впервые ощутила с Итаном в мультипликационной мастерской. Это было возбуждение; да, оно, настоящее, отчетливое, как жираф или фламинго. Несмотря на то, что Гудмен пьян, невзирая на то, что до сих пор он никогда не проявлял к ней никакого интереса, он ее возбуждал почти до дрожи. Она вспоминала, как на аэрофотоснимке ее ноги оказались на голове у Гудмена и как это предельно несексуальное соединение позволило на миг ощутить, что именно ей принадлежит никому не принадлежащий парень — по крайней мере тот, который никогда не может принадлежать ей. Она даже не могла попробовать представить себе это зрелище — Гудмен Вулф во всей красе за зеленой дверью.
