Дождь в полынной пустоши | страница 8
— Ваш сын, саин…
— Что мой сын? — вскинулся Куцепалый. — Он в порядке? Ты его видел? — покалеченная рука хлопнула по столу. — Где? Когда?
— Все мы живем надеждою, — смирен и глух голос Эйгера.
Глух — да, но смирен ли? Проклятый нищий!
— Мне не нужны надежды, мне нужен мой сын! Можешь сказать, что с ним?
— Он мертв, — не посочувствовал Эйгер. В конце концов, он здесь не за этим. Сочувствовать маркграфу.
— Мертв? — так обыденно. Вроде речь идет о ком-то постороннем, а не Колине аф Поллаке. — Тебе доподлинно известно о его гибели? От кого? — маркграф едва усидел не подхватиться из-за стола.
— Сами сказали, вам не нужны надежды. Их нет у меня для вас.
— А что тогда есть?
— Правда. Горькая. Как и всякая правда.
Знать её тяжело, слышать из праздных чужих уст тяжелее стократно.
— И в чем же твоя помощь? В молитвах? Их произнесено достаточно. В бдениях перед иконами? Моя жена провела не одну бессонную ночь, на коленях моля Всевышнего вернуть ей мальчишку. Ты можешь больше? Сотворишь чудо? Укажешь где искать и найти? Хотя бы…
«Тело», — полыхнуло в сердце, но промолчал язык. Поллак даже куснул его — не смей!
— Человеку не отпущено деяние Всевышнего.
— Какое именно?
— Даровать воскрешение.
— Отнимаешь мое время! — обвинил маркграф.
— Я могу помочь, — Эйгер склонился, но продолжал. — Через четыре месяца вашему сыну исполнилось бы семнадцать. Его призвали бы служить.
— С чего пфальцу, — Поллак не уследил усмешку тринитария, — призывать Колина? Хватит службы и в Мюнце.
— Дело не в Колине, а в вас. Вы не поддержали Оттона, когда он управлялся с мятежом.
— Еще один вздумал меня учить! За рекой — братты! Полчища охочих до грабежа и насилия дикарей. Готовых в любой момент вторгнуться в пределы Унгрии. Я не мог снять людей с границы в угоду Лашу.
— Только-то пфальцу забот о Мюнце, и каких-то дикарях с границы, когда во владениях пылает мятеж? Перебей братты всю округу, перережь глотки от старца до младенца, не оставь камня на камне от замков и городков, это меньше бы задело Оттона, чем не оказание ему помощи. А он ведь ждал.
«Трусил и трясся, сучий потрох!» — единая, но не объединяющая мысль. Цену Оттону аф Лашу знали оба.
— Я выполнял свой долг.
— Перед кем? Король Редр три года как мертв. Унгрия больше не самостоятельна. Не суверенна.
— И только поэтому мне следовало оставить рубежи без охраны и присоединиться к Оттону? Помогать отлавливать мятежных шатиленов[12], не желающих признавать его права? А потом поддерживать за локоток, шлепать королевскую печать на смертные приговоры?