— Это верно, — подтвердил нотариус. — Я еще, помнится, все пытался ему отсоветовать браться за это дело: дескать, урожай-то все равно спалят.
— Ол-райт. А он возьми да и купи себе участок в вечное пользование. Тут уж крестьяне и вовсе озверели. Выходит, черти принесли сюда этого жида, чтобы он отбирал у нас землю, когда нам самим не хватает?
— Никакой он не еврей, — вмешался поп, — они получили дворянство при Ракоци, грамота до с их пор валяется где-то на чердаке, вместе с прочим его барахлом. Турбок — это от «тюрбана», эгерская семья, турецкого происхождения.
— Наивность, достойная архимандрита! Будто вы не знаете, что для мужика кто в брюках — тот и жид, особенно если мужик на него зол. А на Турбока тогда уже злились порядочно. Скажите, нотариус, прав я или нет?
— Как же, меня самого как-то раз из-за него едва не побили, — улыбнулся нотариус. — Не поладил он со своими косарями. Прибегает ко мне Мари Малярша: идите, мол, скорее, господина художника убивают. А мы в то время как раз обедать сели, так я даже салфетки не снял, до того торопился. Стал утихомиривать мужиков, они вроде приумолкли, и вдруг Бера Банкир как заорет: «Господину нотариусу хорошо, у него вон и зараз на шее торба». Тут уж и я распетушился и сказал им какую-то грубость. А они на меня с косами. Ну, — думаю, — коли я их не рассмешу, беды не миновать. И говорю им: «Глядите, ребята, я — человек толстый, жена моя — еще толще, и все ж таки коли мы в согласии, нам в кровати не тесно, а как погрыземся, так и четырех комнат мало». На том и помирились.
Доктор, однако, оказался не таким отходчивым, как Бера Банкир.
— Анекдотец недурен, — заявил он, — вполне сгодится для «Тарка кроника»[116], там как раз такие бородатые анекдоты и печатают.
И снова оседлал своего конька.
— И вот, когда ожесточение уже перехлестывало через край, баба добавила последнюю каплю. Художник решил прибрать к рукам не только землю, но и Мари Маляршу. Он сделал из нее Мадонну, чтобы отправить ее мужа на богомолье. Можно сказать, из-за этой стервы художник и погиб.
Обычно я веду себя по-рыцарски, но не драться же мне, в самом деле, за честь Мари Малярши с этим полоумным. Кроме того, я все время чувствовал в кармане блокнот с пометой «не лезть в чужие дела». Нотариус крякнул:
— А хороша стерва, господин стервятник! — И подмигнул заплывшими жиром глазками.
Однако доктор был так распален разговором, что ничего не видел и не слышал. Глаза его горели, голова напоминала одновременно череп мертвеца и выдолбленную тыкву, в которой ребята зажигают свечки.
