Он несколько секунд размышлял, затем схватился за ремни, а нганасаны, ободренные его присутствием, пустили в ход хорей. Во время пурги олени становятся мордой навстречу буре, чтобы ветер не забирался под шерсть. Олени бесились и не слушали понуканий и ударов, они не хотели оборачиваться назад и идти по ветру.
Все, что происходило потом, в памяти Игнатова осталось путаной картиной какой-то ожесточенной огромной работы, борьбы с самим собою, оленями и бурей. Он двигался к поселку, таща за собой стремившихся повернуть оленей и, озлобясь, пинал их нотами, когда они вырывали ремни из рук. Два нганасана, падая от изнеможения, помогали тянуть оленей. Дорога определялась легко — нужно было подниматься вверх и держаться самого трудного направления.
Когда показались дома и бараки, Игнатову начинало казаться, что его сердце не выдержит напряжения.
— Зайди, товарищ Игнатов, отогреешься! — кричал ему в ухо вышедший на стук рабочий шахты. — У нас печечка топится, чаек!
— Дело есть, идти надо! — кричал Игнатов в ответ. — Устрой получше моих ребяток и олешек.
Спускаться к оставленной дороге было легче, здесь не требовалось ориентиров.
Только раз, сносимый бурей, катясь по обледенелым валунам какого-то ручья, Игнатов почувствовал бессилие. Судорожно хватаясь за прибрежные кусты, ломавшиеся в руках, как стеклянные, он остановил падение и лежал, глотая разреженный воздух, распахнув шубу от жары, и перед глазами во мгле проносящегося, слабомерцающего снега плясали какие-то разноцветные искорки и змейки.
Поднявшись на трясущиеся ноги, он обнаружил, что обмерзает. Воротник дохи, шарф и подбородок покрывались слоем пористого, но прочного льда, и этот лед все утолщался. Хуже всего было то, что в валенки стал набиваться снег. Вначале Игнатов думал, что он проникает сверху, с колен, но потом понял, что снег, вбиваемый ветром в валенки, профильтровывается сквозь их ткань. Стенки валенок пропускали мельчайшие кристаллы снега, и портянки становились сырыми и холодными.
Потом спуск кончился, и Игнатов уперся в дорожный — столб. Теперь снова надо было, напрягая зрение до боли, искать столбы и считать шаги.
Когда он вспоминал впоследствии это путешествие, он говорил, что то была не работа, не борьба, не мученье, но, прежде всего, бесконечно однообразное, все время прерывающееся и начинающееся сызнова вычисление.
В нескольких километрах от поселка, в стороне от гор, дорога плутала среди болот. Ветер дул здесь то в спину, то в бока, один раз даже прямо в лицо. Это был тот единственный раз, когда Игнатов сбился с пути и потерял много времени, пока отыскал столб. Забыв о петлях дороги, он не поверил, что ветер может дуть навстречу, свернул и утратил ориентиры.
