Галим тяжело перенес обиду, однако в соревнованиях участвовал, и его личные показатели были лучше, чем у остальных. Ему простили прежнюю нерадивость.
Но когда Галим Урманов, не явившись на репетицию, поставил под угрозу спектакль, взбудоражился весь класс.
— Возмутительно! Мы ждем Урманова, волнуемся, а он разыгрывает очередную партию, — даже не успев закрыть за собой дверь, поторопился сообщить посланный на розыски Галима вихрастый юноша.
Ляля, вот уже целых три часа вместе со всеми ожидавшая Урманова, даже привскочила.
— Неужели он не знал, что сегодня генеральная репетиция?
Тонкая девушка с жидкими светлыми волосами, не поднимая головы от пожелтевших страниц истрепанного романа без начала и конца, съязвила:
— Нужен ему наш спектакль! Он собирается стать чемпионом мира, победить Алехина!
Даже обычно спокойный Наиль и тот не выдержал: меряя паркет не по росту большими шагами и беспрестанно поправляя очки, он негромко повторял:
— Стыд и позор! Стыд и позор! Как взглянем в глаза товарищам? Ведь если провалим спектакль, это ляжет пятном не только на нас — на всю школу…
Больше других, несмотря на внешнюю сдержанность, волновалась Мунира Ильдарская. У нее тоже была одна из главных ролей.
Она стояла вполоборота к своим товарищам у маленького столика, высокая, стройная, в коричневом платье, с пионерским галстуком на шее, и одной рукой легонько вертела большой глобус, а в другой держала полевую сумку из желтой кожи. Каштановые волосы двумя длинными косами падали на спину. Мунира быстро повернулась.
— Не пойму, как мог он так непростительно подвести класс! — Она нервно покусывала то верхнюю, то нижнюю губу.
— Ну, а ты что молчишь, товарищ комсорг? — налетела на Хафиза Гайнуллина Ляля «Халидова. — Как можешь ты сидеть спокойно? Уж не собираешься ли взять под защиту своего друга?
Хафиз поднял серьезные серые глаза на маленькую, напоминающую сейчас драчливого взъерошенного воробья Лялю и улыбнулся, показав два ряда широких, ровных зубов.
— Что же прикажешь делать? Уж не рисовать ли чертиков на доске, подобно Наилю?
Наиль с досадой швырнул мел и, отойдя к открытой форточке, подставил разгоряченное лицо под струю свежего зимнего воздуха.
Мунира взглянула на ручные часики.
— Больше я не могу ждать. Опаздываю на пионерский сбор.
Муниру никто не удерживал. Она пробежала лестницу быстрыми шелестящими шажками с дробным перестуком каблучков на площадках и вдруг увидела Галима. Он что-то напевал вполголоса, держа портфель с подчеркнутым шиком — за самый угол.
