Сунув в карман обтянутую бархатом коробочку, он ровным, сочившимся едким сарказмом голосом проговорил сквозь стиснутые зубы:
– Разумеется, я должен принести вам свои поздравления и пожелать счастья в семейной жизни.
Отвесив ей поклон, он развернулся и направился к двери.
Но лишь только он распахнул ее, Сильвер негромко его окликнула:
– Подождите, Чарльз, подождите! Я хочу поговорить с вами.
– Нам более не о чем говорить.
С этими словами он вышел из комнаты, осторожно и плотно притворив за собой двери.
Неспешным шагом пройдя по коридору, он вышел в холл.
Дворецкого здесь не было, но трое дежурных лакеев проводили его удивленными взглядами, когда он прошел мимо, не сказав ни слова.
Столь же неторопливо спустившись по застеленным ковровой дорожкой ступеням, он забрался в фаэтон, и грум поспешно прыгнул на свое место позади него.
Чарльз покатил прочь по подъездной аллее.
В этот миг на верхней ступеньке появилась Сильвер.
Ему показалось, что она позвала его, но он сделал вид, будто не расслышал, и даже отвернулся, чтобы не видеть ее.
Ему по-прежнему было трудно поверить в то, что он только что узнал.
Как такое могло случиться?
Сильвер была красива, очаровательна и, как ему казалось, влюблена в него.
Как она могла унизиться до того, чтобы принять предложение руки и сердца такого непривлекательного зануды, как маркиз, только потому, что он должен был стать герцогом?
У Чарльза возникло такое чувство, словно ему отвесили хлесткую пощечину. Он вдруг понял, что не просто удивлен, а буквально шокирован и пребывает в бешенстве.
При этом он злился не только на Сильвер, но и на себя.
Как он мог, учитывая весь свой опыт, поверить в то, что она любит его и станет ему хорошей женой?
Тогда как на самом деле она думала лишь о том, чтобы обзавестись самым высоким титулом.
А уж кто к нему прилагался, не имело для нее никакого значения!
Для нее самым главным было положение претендента в обществе.
Впрочем, Чарльз сознавал, что в том, что касается женщин, он был и остается идеалистом.
Просто он любил свою мать, милую и обаятельную женщину, которая обожала его отца.
Она полагала, что ее супруг всегда и неизменно прав, и Чарльз не мог припомнить, чтобы его родители хоть в чем-нибудь разошлись во мнении. Если они и бывали не согласны друг с другом, то не в его присутствии.
Будучи единственным ребенком, он считал, что отец и мать избаловали его.
Они вдвоем заронили в его душу убеждение, что поскольку он был их сыном, то превосходил всех остальных.
