За рекой бой еще продолжался: через день мы по устроенному саперами мосту пошли было на помощь, как оказалось уже не нужную, и нас вернули обратно, а затем продвинули вперед верст на двадцать-тридцать к железнодорожной станции Папасли(?), где мы стояли довольно долго. К этому времени к нам присоединилась 2-я бригада нашей дивизии. Оттуда я однажды получил поручение ехать в Филиппополь, в штаб Гурко, за приказаниями. Поручение было самое обычное и оставалось только сесть верхом и ехать. Погода была отличная и мягкая. На беду о моей поездке узнал принц Ольденбургский и стал настаивать на том, чтобы я ехал на дрезине, по железной дороге. Дрезины не оказалось, но нашли легкую платформу, из артиллерии, он приказал дать лошадь, которую пришлось припрячь сбоку, так как по шпалам ей трудно было бы идти. Для верности мне пришлось взять с собой и свою верховую лошадь. Сборы были долгие, но, наконец, я тронулся в путь со своим кубанцем; движение оказалось трудным и медленным; у каждого моста и мостика, а их было много, казак брал лошадей и переводил их вброд на другой берег, а я, шагая по шпалам, толкал платформу; потом ехали дальше до следующего мостика и т. д. По пути мы проехали небольшую станцию, на которой были сложены мешки с ячменем, которым решили воспользоваться на обратном пути. Поздно вечером мы прибыли в Филиппополь. Я уже не помню, каким образом я получил от богатого болгарина приглашение остановиться у него. Он меня угостил вкусным ужином, а ночью я впервые опять спал в постели, между простынями тонкого белья.
Утром я получил приказание и двинулся тем же способом назад. По пути мы захватили с собой несколько мешков ячменя. Никому я не посоветую двигаться по железной дороге так, как пришлось мне проехать здесь.
Дальнейшее движение шло уже совершенно спокойно. На мне лежал отвод квартир частям дивизии. 14 января 1878 года мы вошли в Адрианополь. Здесь впервые удалось попасть в баню и этим избавиться от паразитов, которые нас всех одолевали.
После заключения в Адрианополе перемирия{32} мы двинулись к Константинополю. На одном из ночлегов наш повар Морев напился и в соседней с нами комнате кричал так, что мы не могли спать. Я встал и, открыв дверь, приказал быть потише. Было темно и я Морева не видел; вдруг рядом со мною раздается пьяный голос Морева, который мне что-то заявляет; я ему плюху - и все смолкло. Насколько помню, это единственный раз, когда я ударил солдата.
