История моей жизни | страница 56
В конце мая Эттер негласно дал мне поручение: просмотреть все тактические задачи, решенные офицерами полка с замечаниями на них батальонных командиров. Эти задачи тогда были внове и, вероятно, начавшаяся война заставила обратить на них большее внимание. Задачи были простые и решены были, в общем, недурно. Но хуже всего были замечания батальонных командиров, уже давно забывших все, что они когда-либо знали из тактики. Помню одно такое замечание, задача гласила: оборонять переправу через реку - значит, имевшийся взвод артиллерии должен быть поставлен на самом мосту! Через неделю я представил Эттеру свои замечания, изложенные возможно мягко, и он их объявил от своего имени.
Затем, 11 июля, я по просьбе Эттера был при нем в роли негласного начальника штаба на отрядном маневре, которым он командовал; сошло все удачно.
В Пулково занятия шли своим чередом: наблюдения звезд сменялись геодезическими работам: измерением базиса, триангуляцией и т. п. Я, сверх того, собирал гербарий и жуков. Совершенно неожиданно в конце июля была объявлена мобилизация Гвардии. Я немедленно подал рапорт об отчислении меня обратно в полк для участия в походе и 30 июля покинул Пулково.
В городе я заказал себе нужные вещи. В полку меня назначили в роту брата (16-ю), и Эттер мне сказал, что я буду при нем начальником штаба; поэтому я должен добыть себе лошадь, а фураж он мне прикажет отпускать. С трудом я добыл себе бракованную серую клячу, так как лошадей в продаже совсем не было.
Мобилизация шла в то время медленно, и мы двинулись в путь лишь 27 августа. До того времени я был свободен и занят лишь личной своей мобилизацией, поэтому несколько раз ездил в Юстилу.
Ольга получила от моей матушки приглашение погостить у нее и в конце мая поехала в Выборг, где оставалась до нашей свадьбы (ноябрь 1879); Маша же уехала в Оренбург к своей сестре, Ивановой.
Поездка с полком на театр войны была длинная и томительная. Воинские поезда шли медленно и подолгу стояли на станциях. Довезли нас по железной дороге до Дуная. Осталась у меня в памяти остановка 8 сентября у Унгени, где мы пересаживались на румынскую железную дорогу. Во всех ресторанах была такая масса наших офицеров, что трудно было найти стул, а еще труднее - добиться какой-либо еды; прибывшие раньше нас, уже наученные опытом, научили нас кричать "Zahlen!"*, чтобы дозваться кельнера и дать ему заказ. По плавучему мосту мы 17 сентября перешли через Дунай, и с этого времени началась моя злополучная деятельность в качестве "начальника штаба". Конечно, никакого штаба у меня не было, я был субалтерном для всяких поручений, а чины полкового Штаба катались без дела с командиром полка и только критиковали и науськивали его на меня. На первых порах я должен был отводить бивак для полка, который шел один к Плевне. На одном из первых ночлегов я получил замечание, что поставил полк на старом кладбище, а между тем это было единственное удобное место, на котором стояли и другие полки, и кладбище было не только старое, но древнее; в другой раз - жалонеры не были вовремя расставлены, но потому что их мне не выслали вперед. Наконец нам попался идеальный бивак: к речке, протекавшей в тылу бивака, подходили небольшие холмы, на которых можно было поставить по батальону. Только мы успели расположиться, как получили приказание нашему 4-му батальону: сняться и перейти на правый фланг полка, правее 1-го батальона. Все были, конечно, недовольны этим беспокойством, и офицерство стало трунить надо мною, что я и бивак отвести не умею. Взбешенный я пошел к Эттеру спросить о причине такой перемены. Он тоном строгого выговора указал на мое недомыслие о том, что в тылу бивака есть только одно хорошее место, где он, под деревом, может поставить свою палатку, а это место находится за правым флангом полка! Я не пытался объяснить глупость его претензий, а только сказал, что раз я ему угодить не могу, то прошу оставить меня при моих обязанностях в роте. Эттер немедленно переменил тон и стал говорить, что он старый практик, а я молодой теоретик, он мне в отцы годится и мне не подобает обижаться на него и т. д. В результате я остался "начальником штаба", а замечания прекратились.