Вылка долго с задумчивым видом скреб под малицей.
— Ты, Михайла, цудной, рази мозна цево казать бис кумки? Кумка тара. Тады казать мозна. Давай кумку, парено.
«Парень» в смехе тряс седой бородищей.
— Сучий ты сын, Илюшка, без рюмки не дохнешь. Ладно, тут порядки европейские, а в европах у них, небось, закладать не возбраняется. Ин дам.
Михайло достал объемистую баклагу и протянул Вылке. Вылка взял было ее, но на полпути ко рту повернулся к Оленных.
— Коли ты, парень, земляк наса — пивай.
— А что тут есть? — нерешительно спросил радист.
— Ты пивай, парень, потом баить будес, — улыбнулся Илья.
Оленных нерешительно поглядел на обмызганный край баклаги. Он отлил несколько капель в стакан. Пригубил. Посмаковал. На лице появилось удивление.
— Никак водка, братцы?
— Самая что ни на есть чистейшая. Сорок градусов, — улыбнулся Михайло.
— Вроде казенки, верно. Я вкус-то давно забыл. С самого германского плена не пробовал ведь.
— «Горькая» у нас прозывается.
— Горькай и есть… Уфф, — размазал Вылка ладонью по губам тяжкий вздох, оторвавшись от горлышка баклаги, — самой самоетьки вина.
— А ну-ка капните, землячки, мне несколько, — соблазнился Оленных. — Россией от нее отзывает.
— Пережиток, — важно сказал Михайло, наливая радисту в стакан. — У нас ноне это дело выводится. Вот только таких дурней, как наш Илья, не отговоришь. Да надо сказать правду, и все они, самоеды наши, больно горазды зашибать. А только власть как есть с этим непотребством борется и водку из нашей жизни с корнем выводит.
Оленных недоверчиво поглядел на Михайлу.
— И к примеру сказавши, вот вы, земляк, так-таки не пьете?
— Ни вот столечко. Давно забыл и вкус и запах. Для этого дурня только и баклагу захватил… Но, впрочем, разговор наш в сторону пошел. Илюшка, ты от разговору не отвиливай. Обсказывай земляку.
— Циво обсказывать-та. Жись самоетьска, она какая жись. Всякий насу жись знает.
— Всякий, да не всякий. Ты, Илюшка, сейчас для всех европ обсказать должон. Как земляк он есть теперь чужестранец немецкий, то и должон ты ему свою жизнь вполне ясно разъяснить, чтобы он в заграницах дотошную передачу твоих слов иметь мог.
— Се казать?
— Все обсказывай, как ты был самый што ни на есть худой самоедин и как председателем стал.
— Ты мине, Михайло, обманигь хотиш. Какой сказ са- моетьски? Русак слусать не станет.
— Совсем напротив, господин Вылка, нам очень даже приятно, — вступился Оленных. — А самое главное, очень нас интересует, в каком положении вы при советской власти находитесь и в каком направлении главнейшие основания ваших отношений с нею, как вы есть самоедский большевик.
