Солнце свободно проникает в белую комнату. Оно большим светлым квадратом падает на гладкую, выкрашенную масляной краской стену, отражается в пластмассовой чернильнице на письменном столе.
– Я решил разбудить вас, – говорит человек в белом халате. – Уже десятый час.
Нина Павловна мгновенно вспоминает все. Она оторопело смотрит на ходики, тикающие на белой стене, и бросается вон из комнаты.
– Климов! Что с Климовым?!
В коридоре мужчина берет ее под руку и ведет в палату.
Климов спит, обложенный подушками. Нина Павловна одним взглядом охватывает его спокойное бледное лицо, естественное положение тела, улавливает правильное глубокое дыхание; на табличке, прикрепленной к спинке кровати, кривая температуры резко прочерчена вниз: "6 ч. у. – 36,9".
Мужчина опять берет Нину Павловну под руку и ведет обратно в кабинет. По дороге он говорит:
– Пуля была в двух миллиметрах от позвоночного канала. Вы правильно решили не оперировать на месте: в лучшем случае Климов потерял бы способность двигаться.
Нина Павловна облегченно вздыхает.
– Слава богу! А я-то хороша – проспала. Ах, как я вам благодарна, доктор!
Мужчина улыбается и еще больше становится похожим на Усольцева.
– Я доктор Колыш, местный хирург. Очень рад познакомиться с вами, доктор Павлова. Будить вас я не стал. Жаль было, да и не к чему: вы спали, как моя дочка после студенческого бала. Кроме того, мы вас ждали, у нас все было подготовлено. Еще вчера пришла радиограмма из тайги.
Нина Павловна тихо спрашивает:
– А больше ничего не передавали?
~ Передавали. Товарищ Белов просил вас учесть, что из тех мест не ходят никакие письма.
Доктор Колыш говорит это серьезно, но в морщинках вокруг его глаз дрожит улыбка. Нине Павловне очень хочется расспросить его подробней о радиограмме, но вместо этого она смущенно говорит:
– А где Усольцев?
– Он отправился догонять экспедицию. – Хирург смотрит на часы. – Я должен отлучиться, а потом поведу вас к моей жене; у нее уже, наверно, готов завтрак. Чувствуйте себя здесь как дома.
Нина Павловна подходит к окну и раскрывает обе створки. Сегодня солнце совсем не такое, как вчера в горах: оно по-сентябрьски неяркое и ласковое. Больница стоит на сосновой вырубке. Между потемневшими пнями растет молодняк – елочки и рябинки теснятся так плотно, что кажется, будто в иглистой зелени горят красные фонари. Дальше среди толстых коричневых стволов сосен виднеются легкие шапки березок, их листочки уже тронуты желтизной. "Скоро зима", – думает Нина Павловна и счастливо улыбается. Как она боялась первой зимы на чужбине! Как странно звучит – "чужбина". Это понятие так не вяжется со.светлым добрым утром, с лесом, таким же могучим и стройным, как на перешейке под Ленинградом, с лицами и поступками людей, которых она встретила и узнала за этот год.
