— Сочтёмся! — крикнул ему Семенов.
Никитченко уже палил в распахнутую дверь. Конь его, не понимая, что делать дальше, ржал и храпел, но от крыльца не отходил. Комэск стащил вниз труп белогвардейца, вынул маузер из кобуры и, подтянувшись на руках, влез в окно. Как и надеялся, на пулю не нарвался. Впрочем, кроме надежды, имелся у него и простой расчёт: если бы в комнате был ещё кто-то, он бы сменил убитого стрелка. Кровать с резными спинками. Два сундука один на другом. Хозяйство — с первого взгляда понятно, зажиточное, кулацкое. По-над стенкой в два шага добрался до открытой двери, осторожно выглянул в соседнюю комнату.
У приставленного к окну стола рядовой в полевом кителе, сгорбившись, возился с «Максимом». Крышка откинута, он нервно дергает заправленную брезентовую ленту с блестящими остроконечными патронами.
— Неужто заклинило? — хмыкнул Семенов, радуясь, что вовремя успел: «Максим» с полной лентой мог здорово проредить эскадрон!
Пулеметчик вскинул голову — понимая уже, что не успевает схватить лежащую рядом винтовку и бледнея последней, предсмертной белизной. Он все-таки попытался, но пуля из маузера опрокинула его на чисто выскобленный деревянный пол.
За стенкой стрелял Никитченко. Семенов вышел в коридор.
— Как у тебя?
— Всё путём, Иван Мокич! — оскалился в улыбке Мирон, загоняя новую обойму. Два вражеских трупа подтверждали его слова. В дом уже врывались красноармейцы, гремели сапоги по крепким доскам.
— Взводного окружили! — донеслось снаружи. — Окружили первого взводного на околице!
По интонациям кричавшего, легко улавливаемым ухом любого, кто успел повоевать, Семенов понял: весть передаваясь от одного к другому, прилетела издалека. И если окружение серьёзное, комвзвода один, его родного брата Сидора Мокича может уже не быть в живых. Сердце ёкнуло, впервые за долгое время. Кровь-то родная и впрямь не водица. Испугался за брата.
«Неужели тут, в никому не известной Сосновке, суждено потерять Сидора?!»
— Двоим остаться в доме, наладить пулемет, остальные по коням! За мной! — сломя голову Семенов выскочил во двор. Чалый, как и положено матёрому боевому коню, дожидался хозяина там, где его оставили.
«Моя вина, — думал Семенов, пуская Чалого в галоп по сельской улице туда, где еще гремели выстрелы. — В хате бы и один Мирон справился, а мне надо было одним кулаком добивать белую сволочь! А то наши развалились, а те, видно, переформировались и ударили в ответ…»
Они вылетели за околицу. Правый фланг и впрямь «отвалился»: с полверсты между основными силами и напоровшимся на засаду первым взводом. Белые перешли в контратаку, зажали первый взвод у перелеска в кольцо, те с трудом отмахивались… Плохо дело!
