Коня Васька обхаживал и приручал к себе долго: то укусит его Пепел, то норовит через холку перебросить. Зверь оказался своенравный — зато, когда привык к новому хозяину, явил себя во всей красе. Что только не выделывал с Пеплом Васька Юхно. Хлебом не корми, дай поджигитовать, покрасоваться перед сослуживцами. На полном скаку пролезал под брюхом с обнаженной шашкой в руке, поднимал на дыбы и, соскользнув по спине, как с горки, ложился в полуметре от задних копыт в траву, успевая перед этим выхватить револьвер из кобуры. Любимчик эскадрона. Семенов не назначал его командиром взвода по одной лишь причине — из-за того самовольного рейда к белогвардейским конюшням: боялся анархии в бесшабашной васькиной душе. Присматривался, ждал, в чём ещё проявит себя боец помимо лихого наездничества. Только не дождался: Васька Юхно погиб от своего же шального снаряда, прилетевшего с тыловых позиций: желторотый артиллерист поторопился, неправильно выставил прицел. И хотя расстреляли желторотика по скорому приговору ревтрибунала, никому от этого не легче…
Вспоминали и других отчаянных конников, говорили про тайны рубки, про секреты сабельных ударов, про везение в бою и, конечно, про Светлое Будущее… Постепенно на пустыре собрались все свободные от службы конники, один только военспец Адамов, штабс-капитан царской армии, ушёл к реке и провалялся там дотемна, раздевшись до подштанников и листая какую-то книжку.
Те, кто в состязаниях участвовать не пожелал, тянули внеурочные наряды, перепавшие им от освобождённых сослуживцев, слушали ежедневную политинформацию и ходили в охранение за околицу села. Многие хмурились и вид имели постный — в особенности те, кому выпало таскать от реки глину и лепить глиняные шары для завтрашней рубки.
— Видал? — кивнул комиссар на одного из таких недовольных. — Петрищев опять рожу кривит!
Но комэск усмехнулся в ответ:
— Ничего, пусть. Либо шашкой махать, либо глину таскать. Сам выбрал. Надо бы закрепить нам такую традицию, с соревнованиями.
Отправленный в Ореховку вестовой Арефьев вернулся не один. Вместе с ним прискакали представители третьего эскадрона: комиссар Павел Дементьев, высокий и весь из себя видный, но какой-то медлительный в словах и движениях, как после тифа или контузии, и при нём два крупных, мордатых бойца с красными щеками, наглыми глазами и уверенными манерами. Клюквинцы, как положено, спешились и подождали, пока Семенов выйдет к ним во двор.
