Старики мои припозднились. Чтоб не остыл суп, замотал рухлядью из одежды.
Сколько же энергии в моих стариках, черт возьми! Мы уже неделю бродим без толку. Теперь, хоть и недостаточно хорошо, я представляю, что такое поиск непотерянного. Сезон, на круговую, считай, три месяца: подготовка, сборы, дорога туда, поиски, дорога обратно.
Дорогонько стоит им каждый рублик! Почитай, по штуке с версты. Да с какой! Романтический флёр, которым окутываются вечера и ночевки у костра, оборачивается разодранными в кровь лицом и шеей, клещами, которых приходится извлекать из кожи калеными иглами.
Кстати, из абстрактно-романтического ли человеколюбия заставил меня Никодим, да и другие уговаривали, принимать «чертову» настойку? Главное для них — не дать мне разболеться.
Тогда — закон тайги свят: пришлось бы бросить корневание и на своем горбу тащить меня до первого населенного пункта.
Вернувшись, никто из стариков не обратил внимание на мои старания по части кулинарии. За тем меня в лагере и оставляли. Видимо, был между ними серьезный разговор. При мне они не ссорились. Но из их замечаний мельком я мог сделать вывод, что был прав, когда предположил: они ищут мифическую плантацию женьшеня. Старики не говорят о поисках прямо: они суеверны, словно кладоискатели.
Вот опять разговор «около»:
— Завтра Авдотьки моей сын в школу пойдет, между прочим, — вздыхает Никодим. — Почитай, наш сезон, как собачий хвост, завернулся.
Никодим отхлебывает чай из кружки, воздымает на темя лохматые брови, шевелит ими, опускает в раздумье, снова принимается за чай.
— Лихоманка им в печенку! — восклицает впечатлительный Пал Палыч и размазывает по шее едва не сотню мошек. — Подыхать тварям давно пора, а они туда же — жрут.
— Того гляди, дожди начнутся… Роса холодней родниковой воды… Вертаться пора. Не по заберегам же домой топать. — Пал Палыч смотрит на пар, поднимающийся из кружки с горячим чаем, и вид у него такой, словно именно там, в легкой поволоке меняющихся очертаний, он видит то, о чем говорит.
Мне думается, единственная надежда на полное примирение стариков — находка старой плантации, в которую я попросту не верю.
Я узнал об этих поисках из разговоров обиняком. Будто бы еще отец Никодима в начале века наткнулся в тайге на смертельно раненного грабителями-хунхузамива-панцуя — искателя женьшеня, китайца.
Отец Никодима вынес пострадавшего и долго выхаживал его у себя дома. Однако спасти ва-панцуя не удалось. Стар он был и дряхл, а ранение серьезное. В то время охота на корневщиков среди китайцев-контрабандистов, их-то и называли хунхузами, была делом распространенным и прибыльным. По условиям царских властей ва-панцую разрешалось приходить в тайгу безоружным. Его подстерегали при выходе из тайги соплеменники и грабили.
