Во время солнечных затмений ореол короны окружает сиянием ободок Луны. Протуберанцы, которые на фотопластинах выглядят так мягко и нежно, на деле состоят из электронов, чья температура достигает нескольких миллионов градусов, однако электроны эти рассеяны в пространстве, слой их столь же разрежен (и безвреден для космических судов), как и солнечный ветер.
Между короной и фотосферой пролегает хромосфера, то есть «сфера цвета», область, где старина Сол вносит в свое световое шоу последние штрихи, ставит свой спектральный росчерк на солнечном сиянии, каким его воспринимают жители Земли.
Здесь температура внезапно падает до минимума, «всего» каких-то несколько тысяч градусов. Пульсация так называемых гранул фотосферы вызывает гравитационную рябь, струны пространства-времени едва заметно вибрируют на протяжении многих миллионов километров, а заряженные частицы на гребне альфвеновских[14] волн вырываются наружу мощным порывом ветра.
Именно в эту область и погружались солнечные корабли. В хромосфере солнечные магнитные поля играют с гостями в кошки-мышки, а простейшие химические соединения чрезвычайно неустойчивы. Если выбрать верный диапазон, можно разглядеть, что происходит на фантастическом расстоянии. А посмотреть там есть на что.
Кеплер чувствовал себя в своей стихии. В полутьме, оживляемой лишь мерцанием экрана, его шевелюра и усы отливали красным. Голос руководителя экспедиции звучал уверенно, он размахивал тонкой указкой, демонстрируя аудитории отличительные признаки хромосферы.
Кеплер вещал о цикле солнечных пятен, колеблющемся ритме высокой и низкой магнитной активности, который каждые одиннадцать лет меняет свое направление. Магнитные поля вдруг как бы выстреливают из солнечной поверхности, образуя в хромосфере затейливые петли, которые иногда можно отследить, если посмотреть на траекторию движения темных волокон в водородном спектре.
Эти волокна обвивались вокруг силовых линий и светились из-за возникавшего в них под действием среды электрического тока. При ближайшем рассмотрении они выглядели вовсе не такими перистыми, как Джейкобу померещилось сначала. Сверкающие светлые и более темные красные полоски сплетались друг с другом по всей длине дуги, порой складываясь в замысловатые узоры, пока не затягивались в особенно тугой узел и не разлетались яркими каплями, словно жир с раскаленной сковороды.
Зрелище было ошеломляюще прекрасным, хотя от однородной красной гаммы у Джейкоба возникла резь в глазах. Он отвел взгляд от экрана и, давая глазам отдохнуть, уставился на стену актового зала.
