— Ты уехал три года назад… Одни говорили — ты в Калькутте, другие — в Ассаме, третьи — в Читтагонге… И вдруг возвращаешься богачом! Что случилось? Откуда у тебя так много денег?
Шиву скромно опустил глаза:
— Что ты, Кхурима, совсем немного!
— Немного? А твои расходы? Ты здесь в деревне уже успел, наверно, тысяч тридцать-сорок потратить!
— Если я на свои деньги ничего не смогу для вас сделать — нет им никакой цены, Кхурима, — ответил Шиву.
Из дома вышла Лабонья. Тяготы и лишения не наложили на нее своей печати. Шиву на мгновение замер — такой красивой она ему показалась.
— Я слышала, будто у тебя много денег, Шиву-да[25]. Уж не явился ли ты в этот дом с подарками?
— Как бы я осмелился, Лабонья! В этом доме меня кормили и поили… Я пришел сюда не для того, чтобы хвастать деньгами, поверь мне.
— Так, значит, ты хочешь нам помочь? — опросила Кхурима.
— Да. Что, если бы вы поехали вместе со лигой?..
— Куда же?
— В Калькутту.
— А где мы там будем жить?
— В моем доме.
— Ты еще не женился?
Шиву загадочно усмехнулся.
— Ты ведь Лабонью тоже еще не выдала замуж, Кхурима?
Лабонья бросила на него быстрый взгляд: «Ничтожество, ничему не учился, ничего не знает, но у него теперь появились деньги, и он уверен, что любая девушка за него пойдет».
Шиву словно отгадал ее мысли. Ему захотелось сказать ей что-нибудь грубое, но он сдержал себя. Как ни в чем не бывало он обратился к Кхуриме:
— Если вы согласны ехать, то я…
— Хочешь отплатить долг, не так ли, Шиву-да? — прервала его Лабонья. — Хочешь взять нас к себе — кормить, поить, одевать, правда?
— Ты живешь совсем один? — спросила Кхурима.
— Конечно, один. Кроме слуг, у меня в доме никого нет.
— Но почему ты должен нас содержать? — насмешливо опросила Лабонья. — Ну, конечно, ты очень великодушен, это мы знаем!
— Лабонья, я не шутить сюда пришел. Жить в Калькутте вы будете не на мои, а на свои деньги: тебя и твоего брата я устрою на работу.
— Что же они там будут делать, Шиву? — удивилась Кхурима.
— В наше время работа найдется для всякого, Кхурима. На то и война. Как ни мал Болу, а я устрою и его, даю слово.
— Твое счастье, Шиву, что началась война: вот потому-то ты и вышел в люди, — съязвила Лабонья.
— А почему бы и тебе не выйти в люди? — с деланным простодушием спросил Шиву.
Лабонья бросила на него быстрый взгляд:
— У тебя деньги, вот ты о себе и возомнил! — Проговорив это, она вышла из комнаты.
— А когда ты уезжаешь? — полюбопытствовала Кхурима.
— Хочу ехать завтра.
