– У меня волосы золотые! – Виоланта взяла в руку прядь и пощекотала нос Тициану. – Ты художник, а цвета совсем не различаешь.
– Но все же они цвета меди, хоть и с золотым отливом.
– Хорошо, любимый, ладно.
И вот завтра придется отказаться от завтрака в постели Виоланты. Надо прийти утром, стоять истуканом за спиной мастера, уворачиваться от тычков грумов. А пожалуй, решил Тициан, врежет он этим мальчишкам, – и одному, и второму, – с большим удовольствием. То, что он снова увидит принцессу, озадачивало. Тициан не понимал, рад он этому или ему больше не хочется испытывать чувства, которые накатывают в ее присутствии. Он уже привык ощущать лишь запах, витающий в мастерской после ее ухода, думать о ней как о сказочном персонаже, а не как о живой женщине.
* * *
– Принцесса больше не станет вас беспокоить. Тициан мне поможет, и мы быстро закончим портрет.
– Я принесла вам подарок, мастер, – сказала Джиролама тихо, она даже слегка улыбнулась, махнув рукой одному из грумов. Тициан впервые услышал, как она внятно произносит простые, понятные ему слова. Грум вышел вперед и передал мастеру фолиант в черном тисненом переплете, украшенном треугольными серебряными застежками.
– А, «Гипнэротомахия Полифила!» – улыбнулся Джамбеллино. Он ничуть не удивился. – Королевский подарок, принцесса, достойный вашего вкуса и положения. Не могу выразить, как я рад этой книге и как благодарен! Тициан, положи книгу на стол, пожалуйста, и осторожнее, это ведь сокровище. Сегодня же вечером мы ее посмотрим вместе, ты сумеешь многому научиться у этой великой книги.
Тициан осторожно взял книгу и понес к столу. Свободного места, как всегда, не нашлось, пришлось положить ее на стул. Затем он занял свое привычное место за спиной Джамбеллино, рядом с окнами. Он давно не видел портрет Джироламы, – Людовико по приказу мастера после работы уносил станок с картиной в соседний зал. Тициан удивился: принцесса на портрете держала в руках книгу.
– О, я не знал! – не сдержался он.
– Книга появилась недавно по желанию принцессы, – улыбнулся мастер.
– Это та же самая? – кивнул Тициан на «Полифила».
– Нет, видишь, она поменьше, «ин кварто», как их называет Альдо Мануций. Такие книги удобнее держать в руках.
Работа продолжалась в тишине. Тициан внимательно следил за действиями мастера, который осторожно покрывал готовый портрет лаком, приготовленным из чистого льняного масла, сваренного с аравийской камедью и сгущенного на солнце. В какой-то момент Тициан отвлекся и невольно повернулся к почти законченному портрету Виоланты, стоящему в углу. Было странно видеть рядом изображения таких разных женщин. Образ земной женщины и образ принцессы – возвышенный, отрешенный. Джиролама в закрытом платье, погруженная в себя, загадка, которую разгадать невозможно, прекрасная и суровая, отгородившаяся книгой и слабым зрением от всего мира. Сейчас Тициан подумал, что она напоминает ему образ Святой Екатерины. И Виоланта – открытая, вызывающе здоровая, полуобнаженная. С некоторых пор, даже только глядя на портрет своей подруги, на кожу ее груди, которую сам же изобразил, Тициан испытывал отчетливое плотское желание. Да, ему удалось перенести на холст сладость их ночей! Тициану вдруг стало грустно, он подумал, что с портретом готов передать их любовь в чужие руки – тому, у кого деньги, кто заплатил за эту работу.
