– Сегодня они мне не нужны, – сказала она.
А теперь было три часа ночи, хотя точно она не знала, учитывая, что все время горел свет и медсестры, переговариваясь тихим шепотом, ходили туда-сюда в тапочках с каучуковыми подошвами. Шарик качался у края ее кровати и издавал легкий потрескивающий звук каждый раз, как кто-то проходил.
Она уже некоторое время не проверяла банковский счет, но у нее была хорошая память. Она знала свои расходы и доходы. Единственным ее имуществом был дом, купленный ее отцом, и она не собиралась его продавать. Врач-реабилитолог, который пришел ее осмотреть после ухода Джо, сообщил, во сколько обойдется частная сиделка. Она не могла себе этого позволить. А что мог бы ей предложить совет?
– Мы переведем вас в реабилитационный центр, – сказал бодрый врач, от которого пахло мятной жвачкой и сигаретами. – Вы будете там, пока не сможете справляться самостоятельно с расчетом на то, что кто-то будет приходить не чаще раза в день, чтобы помочь. Преимущество в том, что вы будете находиться в системе, если в будущем понадобится дополнительная помощь.
В системе. Система, которая вела к тому, чтобы променять свой дом на лечебное учреждение, потерять жизнь и стать зависимой. Система, которая перемалывала стариков, которые уже отжили свое, и забрасывала их в странные голые комнаты к снисходительным голосам незнакомцев.
Хонор откинулась на подушку, глубоко вдохнула воздух, пропитанный запахом больничного белья и антисептика, и закрыла глаза. Она думала о Стивене, как и всегда. Первая мысль после пробуждения, последняя мысль перед сном. Думала о том, как волосы Стивена прилипли к его голове, когда он родился, о том, как он повернул к ней свое сморщенное личико. Стивен в солнечном свете бегает в Клиссольд-парке, его колени в комках грязи и пятнах от травы. Стивену приснился кошмар, он залазит к ней в кровать, сует мокрую от пота голову ей под подбородок, к шее, вздыхает и проваливается в глубокий детский сон. Ее драгоценный мальчик… Она думала о Стивене, пока боль не отхлынула и она не смогла заснуть.
Она в синагоге, в синагоге ее отца, в маленькой боковой комнатке, ждет, когда ее позовут на похороны сына. На ней черное платье; разорванная лента[4] приколота к груди. Она одна, единственный скорбящий, так же как и на похоронах отца. Но теперь хоронит сына.
Ей это снится, и она знает это даже во сне. Похороны Стивена были другими; они проходили в Брикхемском крематории, и там было полно цветов и людей. Она сидела в первом ряду, и Джо сидела рядом, обнимая Лидию. Было жарко, в воздухе пахло июнем. Не было лент, которые можно было бы разорвать, никакого способа выразить скорбь, кроме как плакать.
