На столе перед Василчо, среди стаканов с красным вином, лежала груда яблок. Василчо взял и кинул яблоко в Божуру. Но не попал, и Божура сделала вид, что не заметила. Он кинул второе и попал ей в руку, так что браслеты со звоном посыпались на землю. Божура выпрямилась. Но напрасно старалась она казаться сердитой: трудно ей было нахмурить брови, трудно прогнать веселый смех, игравший в глазах.
— Василчо! — крикнула она. — Ты — знатный. Чего с цыганкой заигрываешь? Мой отец веретена делает, а мать продает их…
И, повернувшись так, что косы взметнулись, побежала к дому. Василчо глядел, как плавно извивается на бегу ее гибкое тело. И как только она скрылась, поднял стакан. Скрипачи ударили в смычки, громко забил барабан.
С этого времени Василчо каждый день появлялся на Холме, в корчме. Иной раз приказывал музыкантам играть, иной раз нет. Но мимо Хаджи Вылкова дома он больше не ходил. Все сидел на балконе да глядел к Божуре во двор.
Наступила осень, мало осталось погожих дней для работы, и Божура с отцом и матерью пошла в лес. Отец рубил ясени на веретена и липы на корыта. Калуда, косматая, страшная, как ведьма, бродила по скалам, пропадала в ущельях — искала целебные коренья. Не сидела сложа руки и Божура. Она делала лепешки из белой глины и сушила их на солнце, собирала хворост. Но все это ей страшно надоело, и она, улучив минуту, когда ее никто не видел, убежала.
Вышла из леса, перешла вброд реку, пошла в гору. Поперек дороги встали скалы — она взобралась на них. Наверху остановилась, выпрямилась. Перед ней, большой как озеро, блестел Куков омут. Солнце, озаряя, делило его на две части: с одной стороны лежала тень, вода там была зеленая, темнели подводные камни, а с берегов черными змеями сползали длинные корни; но скалу, на которой стояла Божура, всю заливало солнцем, вода под ней была светлая, тихая, гладкая, как стекло. И дна не видно: только небо да белые облака.
Божура спустилась ниже, подошла к самому краю скалы, встала на колени, наклонилась. В воде, словно в зеркале, возник ее образ, поглядел на нее, улыбнулся.
Это — ее тайна вот уже несколько дней. Никогда она не видела себя так хорошо. Иногда случалось ей поглядеться в оконное стекло Хаджи Вылкова дома, но там она казалась черной, будто закопченной дымом. Может, выглядела такой черной оттого, что рядом была Ганаила. А тут она одна. Красивая. Вон какие волосы, черные, как зерна бузины. А глаза, а эта родинка под одним из них. И еще больше хорошеет, когда смеется. Не бела, правда, но и не черная. Лицо такого цвета, как обливной глиняный кувшин.
