— А, символ любви у розенкрейцеров, — подхватил Вадим в тон… И все-таки решился: — Катя, скажи… в конце концов это главное — ты любила его?
— Нет.
— Тогда все пройдет.
— Никогда. Может быть, из-за меня погибли трое, ты понимаешь? И почему я говорю «может быть»? Я чувствую, что из-за меня.
Он усадил ее на лавочку, сам сел рядом, вглядываясь в фотографии.
— У отца лицо мягкое и доброе, у сына характер выражен резче, решительнее.
— Да, он выследил убийцу. Вот ты говоришь о любви, а мне кажется, я вообще лишена этого дара, у меня все чувства задавлены страхом.
— Чего конкретно ты боишься?
— Например, оставаться одна дома, выйти в подъезд, взглянуть на аптеку напротив. У меня развивается мания преследования.
— Этот страх связан с реальным человеком?
— Да.
— С кем же?
— С Алексеем.
— Ты считаешь его убийцей?
— Не знаю. Глубинный страх, инстинктивный. Но четко я осознала это только вчера.
— Катя, я ничего не знал о твоей, как это говорится, интимной жизни, я виноват…
Она усмехнулась.
— Для меня любовь есть смерть, сказано уже. Я испорчена.
— Брось! Чтоб я никогда не слышал!
— Правильно, нечего распускаться. Тем более — у меня есть железное, непробиваемое алиби.
— У тебя — алиби? Зачем, Господи, Боже мой!
— Сегодня позвонил Мирошников и любезно сообщил, что наши с тобой междугородные переговоры зафиксированы, проверены и полностью меня реабилитируют.
— А что, мы именно в те дни с тобой перезванивались?
— Да, была моя очередь.
— Ну, прямо «очередь»! Я вас обеих люблю и…
— В общем, удача. С Агнией дело обстоит не так чисто, но если я невиновна в тех смертях, то логически…
— Катя, мне тяжело тебя слушать.
— Терпи. Я же терплю.
— Я согласен, — сказал он покорно.
— Знаешь, что еще Мирошников сказал: «Вам очень повезло, что у вас такой надежный друг».
— Какой я друг, коль о тебе ничего не знал, — отмахнулся он. — Значит, вы пришли к выводу, что Агнию сгубило любопытство.
— Не верится. Но зачем-то она поехала за Глебом.
— А если вместе с Алексеем?
— Нет, он не стал бы наводить на нее и, следовательно, на себя. Нельзя говорить об умерших дурно, но я скажу: по-настоящему, Агния чувствовала любопытство только к самой себе. И еще: она меня ненавидела.
— Господь с тобой!
— Это — правда, пусть беспощадная. На последнем уроке вдруг стало ее безумно жаль. Просто так, без причины.
— Если она влюбилась в отставного офицера?
— Не исключено. Очень уж издевательски она о нем отзывалась, что-то прикрывала словами. Может, замуж за него собиралась?
